Schrödinger's cat is (not) alive
WARNING: ТЕНТАКЛИ! И не говорите, что я не предупреждал.
Работа написана по заявке.
Название: Травень
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (100 тыс.зн. / 15 000 слов)
Персонажи: Барби |(/) Цыган, Травень / Цыган
Жанры: фантастика, драма, ужасы, постапокалиптика, антиутопия
Предупреждения: нецензурная лексика, ксенофилия, изнасилование
Описание: «… молодой мужчина, тридцать три-тридцать четыре года. Темные волосы, иссиня-черными завитками спадающие на лоб, педантично, хоть и не очень ровно подрезанные у шеи. Великолепное в своей расслабленности, смуглое, невероятно длинное тело – абсолютно гладкое и нагое, без единой болячки. Щупы держали его так бережно, что Барби ощутил укол страха. Было что-то ужасное в том, как вольготно незнакомец раскинулся в объятиях толстых, гладких, матово-зеленых стеблей, поддерживающих его под спину и бедра.»
Исходники внешностей: если хотите увидеть, как выглядит обалденное тело Цыгана, восхитительный нос Цыгана и всё-всё, что в Цыгане есть хорошего - см. видео.
читать дальше
Первый раз Барби пришел в себя, когда его тащили по земле, цепляя головой за выпирающие корни. Один удар пришелся на ухо, начисто сорвав мочку и лоскут кожи под ней, выбив из гнезда головку нейроконтактора. Сознание вернулось, и Барби накрыло тягучей, удушающей волной, щедро приправленной болью и оглушительным звоном в ухе. Не тем звоном, который можно услышать, получив кулаком по башке. Это был другой, механический звон, с которым внутри его черепа лопались струны нейроконтактора. Барби знал, что этот пронзительный визг, эта адская симфония из дребезжания и скрипа, раздирающая его пополам, не утихнет, пока инородное тело полностью не выйдет из уха. И потому, превозмогая боль, не обращая внимания на тряску и прыгающую перед глазами картину мира, он ухватился пальцами за внешнюю часть нейроконтактора и потянул, извлекая его из себя. Заскользили длинные струны, вышла наружу твердотельная капсула – и Барби отбросил от себя сломанный нейроконтактор, весь в крови и мозговой жидкости.
И остался без связи.
Теперь, окажись над ним спутник, Барби не сможет подключиться к нему, уточнить свои координаты и запросить помощь.
Стоило отшвырнуть от себя сломанную железку, как его тут же бросили и подскочили к рукам, пытаясь понять, насколько редкую и ценную вещь он выбросил. Потом сплюнули в пыль, раздосадованно пробормотав, снова ухватили за ноги и поволокли.
Нейроконтактор, особенно сломанный – вещь не редкая и не ценная, а для людей из пригорода – и вовсе бесполезная. Кому нужен контроллер, предназначенный для работы с оборудованием, которого у тебя нет, заточенный под мозг, которого у тебя нет, и рассчитанный под интеллект, которого у тебя нет?
… командир Стаут говорил, что у людей в пригороде с интеллектом всё нормально. Просто их не чипируют и не учат пользоваться таким оборудованием. Не хватает техники, не хватает ресурсов... удивляться, что не каждый умеет пользоваться нейроконтактором в конце двадцать первого века – все равно что удивляться, почему не каждый умел читать и писать в конце семнадцатого.
Позже Барби еще приходил в себя пару раз, обрывками. Тогда, когда с него содрали рюкзак и шарили в его вещах, пытаясь найти что-то ценное. Тогда, когда его поставили на ноги и тащили к расселине между скалами, а он сопротивлялся, упирался ногами и кричал. Тогда, когда его подтащили к самому краю, срывая одежду, стаскивая ботинки, а он запрокидывал голову, скользя босыми пятками по скрипящему, гладкому, горячему от солнца камню, упрямо мотая головой и роняя с губ пену, захлебываясь, задыхаясь от ужаса.
- За мной придут! За мной пришлют людей!
- Будто ты первый.
Сказали – как обрубили.
И спихнули вниз, не оставив под ногами опоры, а под сердцем – надежды выторговать жизнь. Договориться…
Барби падал совсем недолго. И совсем не на камни – только-только он зажмурился, приготовившись к смерти, как ноги провалились во что-то тягучее, гладкое, обхватившее его влажными и нежными петлями, словно гигантский вязаный свитер.
Барби забарахтался, раскинув руки и ноги, в первую секунду решив, что упал в воду. Но это не было похоже на воду – это ходило под его руками, перекатываясь, вздыбливаясь, и больше всего напоминало тягучее переплетение лиан.
Неподалеку от Барби с утробным хлюпаньем приземлились еще два тела. Звук при этом был, как если бы одним куском парного мяса, только что срезанного с коровы, шлепали об другой.
Кто-то прокричал сверху:
- Жри, дурнина!
Следом за телами полетели чьи-то ботинки, вещи… То, что не подошло мародерам, и что, по их мнению, не удалось бы продать или обменять.
Барби напрягся, сжимая пальцы, хватая гибкий упругий стебель и пытаясь удержаться за него. Что бы, по мнению мародеров, не планировало его сожрать, оно еще не добралось… А может, мертвые тела заинтересовали его больше, чем живое.
«Мертвые тела».
Уилберг и Рид – метеопрограммист и техник-корректировщик, которые сопровождали Барби до их общего пункта назначения. Антенну в излучине Иглоу давно уже следовало починить, так что техников сюда пригнали аж из Стром-сити – самых толковых, каких смогли отыскать.
Зря Барби согласился на эту работенку.
Зря все они согласились.
Зря не потребовали конвой – знали же, куда идут, и что иной раз творится в пригородах…
Не додумались.
Не сочли нужным. Были слишком беспечны и слишком доверяли оружию, которого мародеры и не заметили – скрутили их на перевале секунд за тридцать, словно Барби, Уилберг и Рид даже не были вооружены.
Понимая все это, ненавидя все это, обреченный всем этим на смерть, Барби не выдержал и закричал. Закричал так, словно ему ломали кости; закричал от ярости, от простой человеческой ненависти, от невыносимой боли, которую его напарники уже не чувствовали.
- Мрази! – кричал он, - Сами сдохнете! Сдохнете! Если мы не починим вышку, вы сами сдохнете, весь пригород вымрет! Мрази! Тупые мрази, выблядки!
Тугое месиво под ним всколыхнулось.
Барби ощутил, как то, что удерживало его на весу, сперва расслабилось, позволяя его телу погрузиться чуть глубже, а затем напряглось, обхватило его невыносимо грубыми, толстыми и тяжелыми петлями, ложась на грудь и сжимая так, что нельзя было сделать вдох.
Барби заколотил руками, сжимая пальцы и хватаясь, сопротивляясь, уже не чувствуя ни боли в поврежденном ухе, ни страха перед неминуемой гибелью. Только слепое, абсурдно-искреннее желание сделать вдох.
- Не борись! - крикнули ему откуда-то сбоку. - Не сопротивляйся! Не борись!
Барби закричал, широко распахнув рот, и поверх его губ легла тяжелая упругая ветвь; легла, словно кляп, лишая его воздуха и голоса. И Барби поплыл, утопая, погружаясь в жаркое и темное нутро. В последний раз выгнулся, припадочно дрожа руками, поджимая пальцы на ногах, а затем обмяк, похороненный заживо в чреве зеленого, остро пахнущего землей и травяным соком, влажно причмокивающего и бормочущего леса.
Меня сожрал лес, - подумал Барби, прежде чем отключиться.
Меня сожрал лес.
Проглотил, как пес глотает сахарную косточку.
Как глупо…
Когда Барби наконец-то очнулся, он все еще был жив.
Он, наверное, хотел бы этому удивиться… но не смог. Не хватило сил.
Откуда-то справа доносилась возня и тихие, гортанные вскрики, словно кто-то с кем-то боролся, - но Барби не мог разлепить глаза, чтобы посмотреть, кто и с кем. Веки намертво склеила липкая жижа, из-за которой ресницы ссохлись в твердые стрелки. Пока Барби оттирал с лица непонятную дрянь, ему казалось, что ресницы вот-вот сломаются и отлетят, как отколовшиеся кусочки льда.
Непонятная жижа была почти везде. Она покрыла узкие твердые плечи Барби – бледные и веснушчатые; залепила его живот, толстым слоем укрыла бедра и икры, и даже пальцы на ногах склеила так, словно на Барби были надеты липкие толстые носки. Из одежды на нем остались только трусы, да и те сползли, открывая низ живота. Нательное белье парни из пригорода не забрали – побрезговали.
Разлепив, наконец, глаза, Барби с испугом уставился на свои ладони. Липкая жижа была бесцветной, а вот на правой руке виднелась свежая кровь. Барби торопливо ощупал себя, пытаясь отыскать её источник, тронул ободранное ухо и тихонько простонал. Потом ощупал ухо внимательнее, оценивая нанесенный ущерб.
Что ж. Если не брать во внимание отодранную мочку и вырванный из черепа нейроконтактор, то дела обстояли не так уж плохо. Все его пальцы шевелились и двигались. Все его тело было относительно целым – в конце концов, не считать же за травмы простые ссадины и синяки? Оглядевшись, Барби обнаружил небо над головой – безоблачное, сочного голубого цвета, с двух сторон расчерченное серыми полосами. Полосы начинались там, где сходились вместе края ущелья – того самого, в которое мародеры сбросили Барби и тела его товарищей.
То, что он в полубессознательном состоянии принял за лес – страшный, ненасытный, одичавший лес с глубокой глоткой, - даже близко его не напоминало. Упругие стебли, которые удерживали Барби на весу, не были ветками в полном смысле слова – тугие и плотные, они вырастали откуда-то со дна ущелья, свивались кольцами и аккуратно, не причиняя боли и дискомфорта, обхватывали его бедра, талию и грудь. Разлепив веки, Барби осторожно дотронулся до ближайшего отростка – скользнул по нему пальцами, даже попробовал оцарапать краем ногтя. Поверхность отростка была абсолютно гладкой, хотя в паре мест на ней виднелись шероховатости – словно топорщились пучки коротких мягких усиков, отпочкованных от основного стебля.
На отростке не было коры. Не было и листьев – не считать же листьями эти крохотные шевелящиеся усики. Изученный Барби стебель больше напоминал гибкие и гладкие щупы, которыми дроны исследуют своды пещер и жерла потухших вулканов.
Слегка придя в себя – и перестав ощущать страшную боль в ухе, словно она притупилась, угасла из яркого пламени в тлеющие огоньки, - Барби подергал ногами и постарался дотянуться ими… хоть до чего-нибудь.
Его подташнивало. Мерзкая жижа, облепившая тело, делала тошноту почти нестерпимой, и выручало только то, что, несмотря на отвратную консистенцию, пахла она довольно приятно. Легкие наполнял аромат свежевскопанной земли, скошенной травы и упругих, колышущихся на ветру лихоцветов.
Вздохи и шевеление, которое размеренно сотрясало щупы уже минут пять, наконец-то прекратились. Барби впервые вспомнил, что он тут не один – кто-то же кричал ему тогда! Просил не бороться, не сопротивляться тому, что его поймало… Барби тревожно вскинул голову, раскрыв глаза так широко, что веки, казалось, намертво прилипли под бровями, скрепленные бесцветной жижей.
Может, он уже мертв? – с замиранием сердца подумал Барби.
Тот, кто окликнул его тогда.
Может, его уже задушили стебли? Разорвали пополам? Растворили какой-нибудь кислотой?..
Повертев головой, Барби догадался развернуться и заерзал в тугих объятиях щупов, хватаясь руками за их гладкую, слегка пульсирующую поверхность. Под левой ногой нашлась опора, и он удачно вывернулся, по-новому устроился в осторожном объятии стеблей – похоже, щупы не собирались его отпускать, и даже обвились на всякий случай вокруг лодыжек, но препятствовать вращению вокруг своей оси не сочли нужным.
Окликнувший Барби незнакомец не был мертв.
Его не задушили, не разорвали, даже не растворили кислотой. Напротив, щупы держали его так бережно, что Барби невольно ощутил укол страха. Было что-то ужасное в том, как вольготно незнакомец раскинулся в объятиях толстых, гладких, матово-зеленых стеблей, поддерживающих его под спину и бедра.
- Эй, - сказал незнакомец, с любопытством взглянув на Барби. – Привет.
Молодой мужчина, тридцать три-тридцать четыре года. Высокий – на глаз Барби дал ему шесть футов и полтора дюйма против своих шести. Темные волосы, иссиня-черными завитками спадающие на лоб и уши, педантично, хоть и не очень ровно подрезанные у шеи. Великолепное в своей расслабленности, смуглое, невероятно длинное тело – абсолютно гладкое и нагое, с загорелой кожей и без единой болячки, ссадины или синяка. Мышцы его не были вспучены, как у парней, переборщивших со спортзалом. Твердо высеченные бицепсы и жесткие мускулы груди намекали, что парень, как минимум, регулярно подтягивается на руках. Живот его был нежным, без отчетливых кубиков, с аккуратным пупком и складочкой поперек него.
Перевести взгляд ниже Барби стеснялся. Ни единый клочок одежды, ни единая тряпица не скрывали тело незнакомца – его бедра, мягкий длинный член и поросль внизу живота. Вместо того чтобы пялиться на чужие причиндалы, Барби впился взглядом в его талию – удивительно узкую, смуглую, вызолоченную солнцем до бронзового оттенка. На его коже не было белых пятен – похоже, солнечные ванны незнакомец принимал исключительно без одежды.
Дождавшись, пока Барби ощупает его взглядом, незнакомец приподнял брови и спросил:
Его лицо было странным и выразительным в равной мере. Какое-то ужасно длинное – как и все его тело, - очерченное снизу жесткой многодневной порослью. Все волосы на теле незнакомца были темными, вся кожа – мягкой и загорелой дочерна, и с первого взгляда мерещилось в нем что-то восточное, маслянисто-сладкое и жгучее, как цветы горявки.
- Я… - промямлил Барби, с трудом разлепив губы.
Незнакомец вопросительно двинул бровью.
- Тебя как зовут, новичок?
В его позе, в каждой черточке его узкого длинного тела читалось не вынужденное, а какое-то очень естественное, почти королевское благородство. Словно это он тут был главным. Словно его не сжимали зеленовато-черные гладкие щупы, точно такие же, как те, что удерживали Барби.
Самый толстый щуп располагался у незнакомца под задницей, свитый в широкое кольцо. Менее толстые стебли лежали под его руками, словно подлокотники; под его головой, позволяя откинуться и выставить на обозрение гладкую линию шеи, заостренность кадыка и ключиц; еще один щуп обвивал его бедро, твердо фиксируя ногу, а вторую ногу незнакомец спустил чуть ниже, расслабленно покачивая босой ступней.
- Я Барби.
Это было несложно.
Барби не чувствовал в незнакомце врага, и говорить с ним было очень просто. А вот взгляд от него отвести – куда труднее. Не то, чтобы Барби часто рассматривал красивых обнаженных мужчин… Но этот парень был очень красивым. И очень… обнаженным. И потому Барби с отчаянием заглянул ему в лицо, словно спасаясь от восхитительной притягательности его тела, от смущающей откровенности вываленного напоказ члена, от гладкости раздвинутых бедер, которые показались ему чуть влажными – словно по ним что-то текло.
- Барби… - задумчиво повторил незнакомец. – Это такая игрушка? Ба-арби…
- Это Верби, - с ноткой обиды в голосе сказал Барби. У каждого нормального ребенка в Стром-Сити давно уже был свой Верби – симулятор домашнего питомца, если только у вас не хватало прав и денег, чтобы залицензировать себе настоящего.
Незнакомец засмеялся.
- Я знаю, что такое Верби, - сказал он, и голос у него был такой же тягучий и бархатистый, как кожа на внутренней стороне бедер. – А Барби – кукла… была такая давно, годах в двадцатых.
Барби рассеянно пожал плечами, не понимая, к чему весь этот разговор. Ретро-игрушки из двадцатых годов интересовали его меньше всего.
- Значит, Барби, - сказал незнакомец, повернув темноволосую голову. Нос у него был с горбинкой. – Привет, Барби. Поздравляю, ты серьезно влип…
Барби внимательно присмотрелся к его лицу – издалека, уколов жадным нетерпеливым взглядом, вглядываясь в медово-карие глаза, в резкую линию носа и рубленые очертания скул.
Парень был красивым.
А еще – совершенно обычным.
Не было в его внешности ни намека на то, что это он управлял живым лесом, колышущим Барби на длинных, слабо пульсирующих мускулистых стеблях.
- Что это? – спросил он, пытаясь опереться на ближайший щуп. – Что это такое? Как мне сделать, чтобы оно меня отпустило?
Незнакомец засмеялся, размашисто качнув ногой. Зеленый щуп тут же обвил тощую жилистую лодыжку, любовно обхватил икру, поддерживая, словно предлагая на себя опереться.
- Разве похоже, что я знаю, как заставить его нас отпустить? – с искренним интересом уточнил незнакомец. – Расслабься, Барби… не дергайся. Он тебя не обидит, если ты не станешь его бесить.
Это был не тот ответ, на который Барби рассчитывал. Он завозился, слегка подергал ногами, а потом изо всех сил вогнал ногти в ближайший щуп – если бы это была рука человека, на коже остались бы синяки и белесые, постепенно наливающиеся красным следы от ногтей.
- Не надо! - предупреждающе крикнул незнакомец. Слегка выгнулся, словно тело его чувствовало боль от ногтей Барби. – Ему это не нравится. Если не хочешь, чтобы из тебя отжали всю жижу – перестань!
- Что он такое? – жадно спросил Барби. Его дыхание участилось, а сердце бухало в груди тяжело и полнокровно, словно потяжелев на фунт. – Что это такое? Что оно делает?
Он смотрел вниз – туда, откуда тянулись гибкие щупы. То, что он сначала принял за пещеру – слева, справа, снизу; повсюду, куда не поверни голову, - больше напоминало гигантскую пасть. Поверхность этой пасти была усыпана крупными, бархатисто-черными буграми диаметром с тарелку. Поверхность бугров не отражала свет, но почему-то казалась Барби упругой. Даже слегка подрагивала, когда щупы приходили в движение.
Иногда желейные бугорки выстреливали вверх, становясь гладкими и тугими, словно полные сока древесные стебли. Они удлинялись, истончались, а затем подхватывали Барби и его собеседника, удерживая их на весу. Иногда щупы сменяли друг друга, размеренно перемещаясь по их телам, и толщина их варьировались от обхвата талии взрослого мужчины до пары пальцев, сложенных вместе.
- Это Травень, - сказал незнакомец, помолчав немного. Опустил голову на ближайший щуп, расслабляясь, и черные брови перечеркнули его лицо ровной линией. – Ему нравится, когда я его так зову. Он… я не знаю, что он такое.
Барби молчал.
Только тянул на себя руку – правую, оплетенную зеленовато-черным щупом от запястья до локтя, - словно пытаясь пересилить неведомую тварь. Словно пытаясь доказать ей, что он если не сильнее, то, по крайней мере, упорнее.
- Появился в болоте после того, как в районе Иглоу проводили совместные учения для проектов «Тик-Так» и «Зеленый», - задумчиво сказал незнакомец. – Тут много странного тогда появилось… Всегда говорил, что эти правительственные проекты до добра не доведут…
Барби упрямо дернул рукой. А потом разозленно, из-под нахмуренных светлых бровей глянул на незнакомца.
- Эти проекты, - огрызнулся он, - до сих пор держат человечество на плаву. Без них бы вымерли уже четыре раза. Большая засуха в двадцать девятом, три волны космического излучения в тридцать втором, геошторм тридцать шестого…
Незнакомец молча на него уставился. Прищурил темные, медово-карие, завораживающей красоты глаза.
- Ты что, - спросил он, - из правительства? Какой-нибудь ученый?
Барби посмотрел ему в лицо, пересиливая взглядом взгляд, как рукой пытался пересилить сжимающий её щуп.
- Не ученый, - сказал он. – И не из правительства. Но я знаю, что проект «Зеленый»…
- … натворил много херни? – насмешливо спросил незнакомец. А потом раскинул руки, раскрыл их, словно в душевном объятии – гладкие и смуглые, оплетенные щупами предплечья с длинными кистями и тонкими красивыми пальцами. – Вот это! «Зеленый» создал вот это! А еще яблоки, которые, если откусить от них кусок, на месте укуса отращивают свою точную копию…
Барби видел эти яблоки.
Он был тут в ноябре две тысячи сорок девятого, когда под Иглоу проводились работы по совмещению двух правительственных проектов. Он не был ученым… Он даже военным не был. Хотя звание у него, в общем-то, имелось.
Он был рядовым техником. Неплохой программист, крохотная закорючка в списке обслуживающего персонала на проекте «Воронка».
- Они облажались, - твердо, почти по буквам проговорил незнакомец, глядя ему в глаза. – Они не контролируют то, над чем проводят эксперименты. Если бы не «Зеленый», эта дрянь не появилась бы. Она бы не существовала, мародеры из пригорода не скармливали бы ей трупы, и она сейчас нас с тобой не нянчила бы.
- Она меня спасла, - тихо, но упрямо ответил Барби. Рука его, оплетенная щупом, начинала неметь. – Если бы не эта дрянь, я бы упал на камни и умер, а так… так я живой.
- Живой, - сказал незнакомец. Хрюкнул сдавленно, а потом расхохотался – громко, раскатисто, заставив стебли шевелиться и щекотно перебираться по коже туда-сюда. – Живой!
Барби непонимающе на него взглянул. Они оба были живы, у него даже ухо перестало болеть! Синяки – мелочь. Даже отсутствие связи со спутником – мелочь. Сейчас они выберутся отсюда, и…
- Мы выберемся отсюда, - сказал он, озвучивая свою мысль, - и я доберусь до города. И…
- Выберешься, - незнакомец так смеялся, что даже провел по глазам кулаком, вытирая слезы. Все его тело вздрагивало, прогибалось – тягучее и плавное, великолепное кошкино тело. - Спроси меня, сколько я здесь нахожусь, Барби! Давай, спроси меня!
Барби склонил голову. Свел брови к переносице, хмурясь, и наконец-то почувствовал, как щуп ослабил хватку и переполз с его руки на другую часть тела. Судя по ощущениям, теперь стебель знакомился с его правой коленной чашечкой.
- Сколько ты тут? – послушно спросил Барби.
Парень перестал смеяться. Растянул в усмешке губы – тонкие, розовато-бежевые, почти не отличающиеся по цвету от его лица. Кроме передних резцов, все остальные зубы у него были острыми, слегка отодвинутыми друг от друга – словно звериные клыки-иголки, которыми удобно разрывать сырое мясо.
- Я тут… - протянул незнакомец, и черты его лица заострились, стали твердыми и болезненными, словно его набросали углем в порыве злого сиюминутного вдохновения, - я торчу тут двести двадцать первые сутки.
Первая ночь, проведенная Барби в объятиях случайного (и не очень желанного) продукта генной инженерии, мало чем отличалась от других его ночей.
Он тяжело ворочался, наматывая на себя то, в чем спал. Как всегда.
Он подолгу смотрел перед собой, пытаясь различить что-то в непроглядной темноте. Как всегда.
Он даже пытался насвистывать, чтобы успокоить, убаюкать свое тревожное сознание. Как всегда.
Но ни свист, ни темнота под закрытыми веками, ни успокаивающий запах зелени и мёда, разлившийся в воздухе после полуночи, ему не помогали. Как можно спать, если тебя держат на весу раскрытого, полуголого, и ты не можешь даже спокойно отлить? Как можно расслабиться и отключить сознание, если тебя сжимают тугие петли щупов? Как можно спать, если ты знаешь, что никто тебя тут не ищет?
Среди ночи, словно отвечая на мучающий Барби вопрос, откуда-то сверху донесся голос:
- Если хочешь поссать – не стесняйся, - незнакомец помолчал. Потом хмыкнул. - И все остальное… ну… не стесняйся тоже.
Барби не ответил. Тьма была такая, что даже выколи ему кто глаза – он бы не заметил. Он и боли уже не чувствовал… Раньше его это волновало, а теперь – нет. Только изредка ухо отзывалось быстрой пульсацией, а потом снова успокаивалось, словно никакой раны и не было.
- Травень – чистюля, - сказал незнакомец и, судя по шуршанию и влажному скольжению щупов, перевернулся, свешивая руки и ноги между широких колец, разлегшись на одном из стеблей и положив на него черноволосую голову. – Он сам все вычистит… Он и дружков твоих уже переработал. Не любит трупы. Говно не любит, рвоту, все убирает и утилизирует, а нас обрабатывает чем-то вроде антисептика.
- Нас? – тихо спросил Барби. Поднял голову, пытаясь разглядеть над собой хоть что-нибудь, но небо застилали тучи, и звезд не было видно. – Я не первый твой сосед?
Щупы медленно перемещались. Постепенно двигались, то втягиваясь внутрь пасти, то выстреливая вверх. Некоторые из них, судя по всему, просто растягивались на максимальную длину и задумчиво колыхались, выглядывая из ущелья и ворочаясь туда-сюда. Потом спускались… Медленно гладили тело Барби чувствительными гладкими кончиками.
- Нет, - лаконично ответил незнакомец. – Ты не первый.
Барби не стал спрашивать, что случилось с теми, другими.
Он не очень-то хотел знать.
- Это – тот антисептик? – спросил он, задрав ногу и пощупав липкую ступню. Удивительно, но подошва тоже не болела. Барби отчетливо помнил, как разодрал ноги, упираясь ими в каменную кромку скалы.
Незнакомец то ли лучше него видел в темноте, то ли догадался по звуку.
- Нет, это другое, - задумчиво сказал он. – Такой липкой дрянью Травень нас подлечивает. У меня, когда я к нему попал, одна нога была почти полностью оторвана…
Барби вспомнил его ноги. Смуглые, сильные, длинные ноги, очень крепко и безо всяких шрамов прикрепленные к телу. Задумчиво потрогал краешек уха. Рана мгновенно отозвалась пульсацией.
- У него много выделений, - пояснил незнакомец. Голос у него был невозмутимый, словно они сидели в бургерной и выбирали, что лучше: рибай или сэндвич с рубленым мясом? – Одно – для обработки и поддержания наших тел в чистоте. Второе – для дезинфекции и обезболивания. Третье…
Голос незнакомца дрогнул.
Он помолчал немного, а потом закончил, явно потеряв охоту болтать:
- … третье – для разного.
Несмотря на его слова, Барби крепился до последнего. Терпел, пока мог. Пока мочевой пузырь, раздувшийся в глубине его живота, не начал причинять боль. И тогда – под утро, когда небо очистилось от туч, и с одной стороны окрасилось лилово-розовым, напомнив разводы на флаге Стром-Сити, - Барби не выдержал и одной рукой стянул по бедрам трусы, чтобы отлить.
Уже спустя минуту жить стало намного легче.
Барби это позабавило – в момент наибольшего страха и напряжения, в момент, когда вся его жизнь покачивалась в объятиях неведомой ебаной херни, - в этот момент по-настоящему легко на душе стало только тогда, когда он смог отлить.
Упругие щупы заелозили в глубине пасти, брезгливо убираясь, а Барби запрокинул голову, обмякая, и наконец-то позволил себе забыться.
Зачем мы здесь?
Вот какой вопрос должен был задать Барби – «Зачем мы здесь?»
Не «Что он такое?», и даже не «Как мне освободиться?» Нет. Все это было неважно. Важно было то, зачем они Травню, и почему их нянчат так бережно, держа на весу и не отпуская ни на мгновение.
«Зачем мы здесь?» - важный вопрос.
И задать его следовало до того, как ответ станет очевидным. Потому что в ту секунду, в то мгновение, когда Барби все понял, его пронзило ужасом, как стальным гарпуном – навылет, намотав кишки на железный стержень.
Может, если бы он задал вопрос... если бы подготовился... возможно, тогда шок от увиденного был бы менее сильным.
А может и нет.
Барби проснулся от того, что его приложили лбом об стену. Видимо, он сам во сне перевернулся и уперся головой в то, что служило монстру краем пасти, - а теперь щупы подрагивали, елозили возбужденно, и на каждом их движении Барби стукался лбом обо что-то, напоминающее то ли черепаший панцирь, то ли почерневшую, не отполированную кость.
- Перестань… пожалуйста, давай не… не-е-е-е… сейч…
Незнакомец шептал – словно пытаясь убедить кого-то, донести свою мысль – но так, чтобы не разбудить Барби.
- Пожалуйста…
Сон как рукой сняло.
Барби вскинул голову, слабо упираясь руками в то, что служило ему стеной, и оглянулся. Щупы расслабились, нежно обвив его и опустив до самого пола, и теперь правая щиколотка Барби елозила по крупному, матово-черному бугру. На ощупь он оказался совсем не желейным.
- Перестань… Перес… - незнакомец длинно, мучительно простонал, и Барби уцепился ладонью за ближайший щуп, подтянулся на нем, запрокидывая голову. – Бля-ядь, бл…
Первая, возлюбленная жертва Травня находилась чуть выше Барби, и немного левее. Тело его было обхвачено тугими, налившимися цветом щупами, и видно было, что позже на смуглой коже останутся красные следы. Травень распял незнакомца, широко раздвинув ноги, не позволяя свести колени и прикрыться. Обмотал его руки, плавно и нежно поддерживая парой щупов под спину. Когда Барби задрал голову, он заметил, как тугой щуп наползает на бедро незнакомца – вверху, совсем рядом с пахом, - как оборачивается вокруг ноги и тянется вниз, в промежность.
Но страшнее всего было не это.
Страшнее всего было то, что пара щупов входила в распахнутый рот незнакомца, протискивалась нежными, словно ищущими что-то кончиками в его глотку. Барби видел, как глубоко они проникали – горло незнакомца раздувалось, кадык выдвигался вперед, отжатый неумолимой силой, и в какое-то мгновение парень ухватил один из щупов, захрипел, пытаясь то ли вытащить его из себя, то ли просто уменьшить напор Травня.
Спустя несколько секунд борьбы – страшной, бесконечной борьбы, при виде которой Барби застыл гипсовой статуей, - щупы сдались и медленно выползли назад – дюйм за дюймом, позволяя горлу опасть, а незнакомцу – наконец-то сделать вдох. Тот закашлялся, и изо рта его потекло, протянулось влажной прозрачной ниткой по подбородку и закапало на ключицы.
Незнакомец не смотрел вниз. Не знал, что Барби пялится на него… и слава Богу. Барби, наверное, со стыда бы сгорел, если бы встретился с ним взглядом.
- Пожалуйста, - сипло попросил незнакомец, - пожалуйста, давай позж…
Один из щупов – тот, что обвивал его бедро, - едва заметно шевельнулся, и парень вскрикнул, зажмурившись, оскалив мелкие белые клыки. Барби наклонил голову, поглядывая снизу вверх и дожидаясь, когда щупы сами развернут чужое тело, обеспечивая ему лучший обзор.
Барби боялся моргать. Боялся дышать. Боялся даже шевельнуть зрачками, таким ужасным, противоестественным выглядело то, что Травень делал с человеком в паре метров над его головой.
Незнакомец тихо постанывал, и наконец-то Барби увидел, почему – гибкий и гладкий щуп, обнявший его бедро, скрывался кончиком между крепких ягодиц. Другие щупы свивались под коленями и на лодыжках, не позволяя свести ноги, только распиная парня еще, еще сильнее, еще лучше, еще доступнее, открывая Травню доступ в его тело.
Щуп у паха волнообразно расширился, а потом сжался, и незнакомец закричал. Барби содрогнулся, впиваясь ногтями в матово-гладкую поверхность под рукой, безмолвно, каждой клеточкой своего тела умирая от страха, омерзения и сочувствия.
Эту возню он вчера слышал, когда пытался прийти в себя?
Эти всхлипы и вздохи?
- Н-не… - промямлил парень, едва ворочая языком и пытаясь отвернуться, ускользнуть от метящих в его рот стеблей. – Н-не… на-а-а…
В него забрались легко, словно каждый день так делали. А может, и впрямь каждый. Барби безмолвно пошевелил губами – мягкими и онемевшими, словно принадлежащими не ему, а кому-то еще. Он следил за одним из щупов – тем, что облепил крепкую тощую ягодицу, а теперь елозил в ложбинке, ощупывая кожу возле очка и явно планируя присоединиться к своему более шустрому собрату. Первое щупальце вздулось, отпугивая соперника, и медленно задвигалось – влажными, шумными, упругими толчками, с пошлым хлюпаньем выпуская из задницы незнакомца что-то прозрачное и жидкое, щедро стекающее по его бедрам и промежности. Второй щуп заволновался, заелозил истончившимся кончиком, а затем протиснулся следом за первым, растягивая измученную, и без того покрасневшую дыру настолько, что в нее, должно быть, теперь можно было ввести кулак.
Тело незнакомца выгнулось, и тот промычал: глухо, ритмично, взвывая громче на каждом толчке, на каждом движении извивающихся гладких щупов, взбрыкивая пятками и уже не пытаясь сдвинуть ноги.
Барби смотрел, ощущая, как тяжелой дурной кровью налился его член.
Как в лицо бросилась краска, а сердце заколотилось быстрой дробью.
Как в животе стало горячо и неправильно, ужасно неправильно – нельзя было, нельзя, нельзя на такое возбуждаться… Нельзя, нет-нет-нет. Слишком красив был незнакомец вчера, когда они беседовали. Слишком расслаблен, раскрыт, разложен на толстых, плавно изогнутых щупах. Он ничего не боялся. Никого не страшился. Это не он, не он теперь подвывал, принимая по два щупа в задницу и в рот, изнывая от страшных, наверняка болезненных ощущений.
А потом, когда чувство вины, сдавливающее Барби кишки, стало почти невыносимым, незнакомец вдруг застонал.
Это был тихий стон, совсем не похожий на прежние. Парень задышал быстрее – его грудь вздымалась, а живот вспухал, когда в нем шевелились медлительные, лениво передвигающиеся щупы. Он дернул пятками, слегка взбрыкнув ногами, и внезапно прогнулся в спине.
Раскинул руки…
Запрокинул голову, позволяя щупам вдвигаться в глотку, проникая, наверное, до середины пищевода.
Не так уж много порно, в котором были только мужчины, Барби успел посмотреть. Да, ему было интересно… но и стыдно тоже. И стыд всегда побеждал интерес.
Но сейчас он видел то, что нельзя было принять ни за что другое – как бедра незнакомца мелко подрагивают; как сжимаются его колени, обхватывая толстый изогнутый щуп; как он слегка подается вперед, прижимаясь членом к гладкой поверхности стеблей, и елозит им наугад, иногда задевая выпуклости-шероховатости – в тех местах, где от щупа отпочковываются крошечные усики-бутоны. В такие моменты парень вскрикивал, словно его било током, и принимался стонать громче, дергая задом, сводя лопатки и внезапно раздвигая ноги шире, еще шире, бесстыдно отдаваясь трахающим его стеблям.
Барби видел…
Барби не мог понять.
Барби не хотел понимать: как, как можно содрогаться от удовольствия, когда с тобой делают такое!
Барби и сам не знал, в какой момент его член запульсировал и брызнул белесой струей, тугой, давно уже сдерживаемой, обляпавшей крупные бугры под его ногами.
Барби не знал.
Когда тугие петли разжались, а щупы медленно покинули растраханный зад и раскрытый рот незнакомца, тот повис в объятиях Травня, как неживой. Барби с ужасом скользнул взглядом по его обмякшим ногам, по безвольно повисшим рукам, по опавшей и почти не движущейся вверх-вниз груди.
Когда щупы выскользнули из его зада, широко раскрытая, растертая до темно-розового цвета дыра не закрылась полностью, выпустив из себя тонкую струйку прозрачного секрета.
«У него много выделений», - вспомнил Барби.
«Одно – для обработки и поддержания наших тел в чистоте. Второе – для дезинфекции и обезболивания. Третье…»
Барби дернул кадыком, одной рукой с трудом натягивая на себя трусы. Будто это что-то меняло. Будто это искупало его грех – тот грех, который он выдрочил крепкой ладонью прямо в глотку Травню, спустив трусы и накончав на бугорки под собой тугой полупрозрачной струей.
«… третье – для разного.»
Помедлив, незнакомец поднял руку к лицу. Одно щупальце уже выскользнуло из его рта, а второе подрагивало, извиваясь, и скрывалось кончиком где-то в его глотке. Незнакомец не сразу его отпустил. Напротив – медленно сжал губы, а потом несколько раз отчетливо двинул кадыком, совершая глотательные движения, словно выдаивая что-то из щупа.
Барби скривился.
- Эй…
Сиплый, но знакомый голос.
Парень уже выпустил изо рта медлительный, слабо извивающийся стебель, отстранил его кончиками пальцев и повернул голову. Похоже, он знал, что за ним наблюдают.
Барби опустил руку, словно пытаясь прикрыться, скрыть свои трусы от чужих глаз. Словно это отменило бы тот факт, что он только что дрочил на изнасилование.
Парень какое-то время смотрел на него с полным равнодушием, а потом дрогнул уголками губ. Слегка приподнял их, обозначая улыбку. Удивительно, но в этом не было какой-то вымученности или неестественности. Парень не выдавливал из себя улыбку – просто улыбался, слабо и беззлобно, белыми как мел губами. Из уголка его рта стекала белая струйка, капая на плечо – туда же, куда раньше падали капли прозрачного скользкого секрета. Заметив это, незнакомец утер рот большим пальцем, а потом его облизал.
- Много разных выделений, - с легкой хрипотцой сказал он. – Первое – чтобы прибираться, второе – чтобы лечить, третье – чтобы трахать. Четвертое…
Он на ощупь собрал с плеча белесые капли и с аппетитом их слизал.
Барби передернуло.
- Привыкай к этой штуке, - сказал незнакомец. Сделал он это не очень внятно, посасывая подушечку большого пальца. – С еблей это не связано, просто кормежка…
Три секунды.
Четыре.
Пять.
Барби молчал так долго, словно выжигал чужие слова у себя в мозгу, буква за буквой. Потом поднял взгляд, уставившись перед собой. Ухватился за пружинистые щупы, вновь приподнявшие его над полом – вровень с телом незнакомца. Течь из задницы у того уже перестало, края очка сошлись, и только одинокий щуп елозил туда-сюда по бедрам, собирая излишки произведенной жидкости. Потом перешел на живот, удаляя выплеснувшуюся сперму – незнакомец кончил; за своими остросексуальными переживаниями Барби не заметил, когда.
- Немного напоминает смузи, в который вбили пару куриных яиц и какие-то безвкусные овощи, - сказал незнакомец, прекратив облизывать ладонь. - Есть можно.
Там, где щуп проходил по его телу, оставалась чистая и немного влажная кожа, обработанная чем-то, что он вчера условно назвал антисептиком. Влажные следы быстро исчезали, тело обсыхало, и с каждой секундой, с каждым мгновением парень все больше напоминал вчерашнего себя.
Того, с кем Барби познакомился.
- Это – единственная кормежка, которую Травень может нам обеспечить, - сказал незнакомец, внимательно всматриваясь в его лицо. Видимо, искал во взгляде отрицание и ужас. И правильно делал: и того, и другого на лице Барби было в избытке.
- Он старается, честно, - сказал незнакомец, ладонью отпихивая один из щупов. Тот лез к нему в ухо, но без конкретной цели – так, просто соскучившись. – Ловит птиц, собирает растения… наверное, даже дружков твоих переработал. Белок – он и есть белок.
Барби молчал. И ужаса с отрицанием на его лице меньше не становилось.
- В общем, пытается создать более-менее полноценный рацион, - резюмировал парень. Губы его горели, словно он очень долго целовался, развратно, с наслаждением, позволяя закусывать и посасывать свои губы. – Перерабатывает все, а потом сцеживает мне в рот, как младенцу из бутылочки…
В конце очистительной процедуры он прошелся пальцами по волосам – взбил слегка, позволяя упругим черным кудрям рассыпаться по лбу и прикрыть уши, - а потом глянул на Барби, улыбнувшись широко и заразительно.
- Он кормит меня, как может, - сказал он. - Подлечивает меня, как может… Даже развлекает, как может. Я тут с ума схожу, когда один…
Барби медленно поднял на него взгляд.
Словно не сразу понял. Такое невозможно было «сразу понять».
- Он тебя… - медленно пробормотал он. – Он тебя... развлекает?
Незнакомец застыл.
Опустил руку, сжав ладонью один из щупов, и впился в Барби застывшим мертвецким взглядом.
- Это для этого, - просипел Барби, давясь воздухом, - это для этого он меня держит? Потому не отпускает? Потому что я, я должен тебя развлекать?
Незнакомец молчал.
Улыбка пропала с его лица, линии скул заострились, а черные ровные брови сошлись у переносицы. Солнце стояло высоко над ущельем, на дне которого притаился Травень. Насыщенно-белые лучи падали вниз, расцветив кожу незнакомца пятнами: золотисто-алыми – там, где на его тело попадал свет, угольно-черными – там, где была тень.
- Я для тебя развлечение? – закричал Барби. – Я – развлечение?! Да лучше бы я правда умер, чем болтался тут! Лучше бы я!..
Все тело Травня, все его многочисленные щупы разом всколыхнулись – и Барби понял, что проваливается в объятия страшной, тесной, обволакивающей трясины, в мешок из переплетающихся змеиных тел, гибких и страстных, обвивающих его тугими кольцами.
Барби задергался, раскинул руки и захрипел, пытаясь сделать вдох.
- Не надо! – выкрикнули над его головой. – Не надо, пожалуйста! Я не смогу без него!
Объятия Травня стали невыносимыми – Барби ощутил, как сминается его грудная клетка, как потрескивают ребра, готовые вот-вот проломиться вовнутрь. Сложиться, как башня из костяшек домино.
- … я умру без него! Не смей!
В голосе незнакомца не было страха.
Это был злой, властный, сорванный от стонов голос. Барби подумал: может, незнакомцу стоило так покричать на Травня утром? Может, тогда его не насиловали бы четырьмя щупами за раз?..
Движения Травня замедлились.
Какое-то время Барби ощущал себя куском свинины, попавшим в мясорубку, а потом щупы вдруг обмякли, отпуская его и слегка покачивая, словно в гамаке из тонких лиан.
Над головой распахнулось небо – яркое, бесконечно голубое, с двух сторон подчеркнутое серыми линиями ущелья.
- Если ты хочешь жить, - сказал незнакомец, расслабленно раскинувшись на щупах, – если ты хочешь жить, то не будешь кричать. Не будешь пытаться резать щупы, рвать их или как-то по-другому причинять им боль. Будешь есть, что дают, и делать то, что я тебе советую.
Барби молчал, дыша полной грудью. Воздух был упоительно свеж, и почему-то пах мокрой землей и истоптанной зеленью.
- Если бы от меня зависело, быть тебе свободным или находиться в плену, - сказал незнакомец, - я бы тебя отпустил. Но Травень готов отпустить тебя только на тот свет. Так что не беси его…
Барби поднял голову. Посмотрел на него молча, стиснув зубы, словно готовясь ответить что-то резкое…
Заглянул в красивое смуглое лицо.
В черные, мертвецки-неподвижные глаза.
И сглотнул, побоявшись сказать хоть слово. Потому что понял: сейчас, сию секунду, Травень готов «отпустить» Барби – раздавить его в лепешку, как дети давят найденных в черте города божьих коровок. И его отделяет от смерти только громкое, чрезвычайно уверенное «нет!»
А еще: «Я умру без него».
- Прости. Он неплохой, он просто… - незнакомец помедлил, подбирая подходящее слово, - … не любит крики. Сразу нервничать начинает…
Барби молчал.
Поджал под себя колени, укладываясь на покачивающемся гамаке из щупов. Краем сознания почувствовал, как вокруг его рук и лодыжек обвиваются новые отростки.
- Травень не любит новичков. Но терпит их, потому что... – незнакомец помедлил. Поморщился, поджав тонкие бесцветные губы, отразив лицом животную злость и напряжение, словно в его голове протекала мучительная борьба. Поднес руку к волосам, нерешительно тронув себя в области затылка, а потом медленно выдохнул, расслабляясь и обмякая в объятиях щупов, - ... потому что так надо.
- Тебе больно? – резко, с внезапной тревогой в голосе спросил Барби. Даже голову оторвал от «гамака». Если этот парень умрет… Что ждет тогда его самого? - Ты ранен?
- Нет, - тихо, как-то очень задумчиво ответил незнакомец. Лицо его было безмятежным – ни складочки, ни тени, ни намека на ту гримасу, с которой он ощупывал затылок пару секунд назад. - Просто голова болит...
Они не разговаривали почти тринадцать часов. Солнце упало за горизонт, сгустилась синяя чернильная темнота, и Барби почувствовал первые признаки обезвоживания: веки пересохли и зудились, кожа на губах и лице стягивалась, а сердце отбивало частую дробь, словно он и сейчас был возбужден, взбудоражен чем-то.
Мочи становилось все меньше, и Травню все реже приходилось заниматься уборкой.
Глядя на то, как незнакомец обхватывает губами гладкие, скользящие в его руках щупы, как торопливо глотает, дергая кадыком, Барби подумал: возможно, он сейчас выпивает то, что осталось от Уилберга и Рида.
В животе свело судорогой.
Вот уж нет, - подумал Барби.
Вот уж нет.
Даже если ему предстоит сдохнуть от голода и обезвоживания, лучше умереть, чем питаться тем, что предлагал ему Травень.
В воздухе пахло мёдом и острыми, перчено-горькими, маленькими как снежинки листочками врочицы. Барби знал этот запах: он часто возился с гидропонкой своего соседа, обтирая листву, следя за поливом и помогая ему со сбором трав. Врочицу Бо продавал в ближайший ресторан экзотической кухни. А лихоцветы дарил своему добровольному помощнику – собирал в огромные, дурманно пахнущие букеты, и расставлял их в квартире Барби по столам и на полу.
- Эй…
Голос сел. Язык с трудом ворочался во рту, и Барби впервые подумал: неужели он сможет заморить себя жаждой? Или вся его гордость, вся брезгливость, воспитанная гладким как сталь, устремляющимся в небо Стром-Сити, того не стоят? Может, пора перестать отталкивать от лица осторожный, тычущийся в губы стебель, и напиться маслянисто-белой жижи? Ну и что, что она сделана из воды, переработанных растений и мертвых тел…
Звезды, щедро рассыпанные по атласной поверхности над головой, освещали разверзнутую пасть Травня. Сегодня видимость была получше, и Барби заметил, как незнакомец шевельнул головой. А потом спросил:
- Чего тебе?
Мне страшно, - хотел сказать Барби.
Я не хочу умирать.
Я не хочу умирать… вот так.
Вместо этого он сказал:
- Как тебя зовут?
Если ему придется умереть, то он хотя бы будет знать, кто услышит его последние хрипы.
А может, первым умрет незнакомец. Как знать.
Звездный свет облил смуглые неширокие плечи, высветив гладкую линию ключиц. Упал на волосы, посеребрив концы иссиня-черных прядей. Какое-то время незнакомец молчал, а потом сказал:
- Зови меня Цыганом.
Значит, восточные крови, которые в нем заподозрил Барби – совсем не восточные…
- Ты правда цыган?
Звезды на небе.
Звезды на чужих плечах…
- Нет.
Звезды дрожат; а может, это Барби дрожит, мучимый лихорадкой и невыносимой жаждой.
Звезды отрываются от неба и падают, падают до тех пор, пока мир не становится тихим и черным.
Добравшись до воды, Барби хлебал ее пригоршнями, набирал руками, припадал губами к холодному камню и слизывал остатки из углублений в скале, не обращая внимания на песок и мелкую каменную пыль.
Перед рассветом прошел дождь, и Травень повел себя с истинной щедростью лесного божка: выполз из своей «ракушки» - или что там служило ему пастью? - и вытащил своих питомцев наружу. Подставил их тела лучам солнца – яркого и умытого дождем, прорвавшего сатиновое полотно туч.
Цыган прогулке не удивился – судя по темному загару, его вытаскивали под небо не раз и не два. Он оседлал один из щупов, обхватив его ногами, и заелозил руками по выступам и впадинам на скале. Напился, а потом сунул руку почти до плеча в небольшую расселину, достал оттуда что-то маленькое, слабо блеснувшее на солнце.
Нахлебавшись воды и успокоившись, Барби вымочил в ней ладони и провел по волосам. Потом начал мыться, потихоньку оттирая пот и грязь, а вместе с ними – липкую жижу, до сих пор покрывавшую его тело то тут, то там. Царапины на ногах стянулись и выглядели приемлемо: по крайней мере, они не нагноились и не грозили заражением крови. Ухо побаливало, но тоже не нарывало, и Барби, кое-как обмыв его водой, оставил рану в покое.
Потом огляделся.
Ущелье, укрывшее Травня от людских глаз, было неглубоким и узким – оно напомнило Барби трещину, разрубившую Иглоу пополам. Гибкие щупы поднимались до края ущелья, позволяя выглянуть наружу и подержаться руками за прохладный, остуженный дождем каменистый склон. С такой высоты разверзнутая глотка Травня больше всего напоминала ракушку – двустворчатую мидию, которая встала на ребро и раскрылась, подставив солнцу свое мягкое, уязвимое нутро.
Не похоже было, чтобы у Травня имелись лапы. Весь он напоминал одну сплошную пасть – массивный, заскорузлый, обросший косматыми лиственными зарослями и мхом. Все его бугорки Барби мысленно сравнил с сосочками в человеческом рту.
Видимо, какой рот, такие и сосочки.
Осмотрев Травня с высоты, Барби развернулся, кое-как устраиваясь в объятиях его щупов. Нашел взглядом Цыгана, приоткрыл рот и удивленно вскинул брови.
- Ты что… - торопливо спросил он. - Это что, настоящий?..
В руках у Цыгана виднелось нечто, напоминающее обломок перочинного ножа. Положив палец на ребро лезвия, Цыган невозмутимо выскабливал им шею и щеки. Второй рукой он изредка проводил по кончику ближайшего щупа, сдавливал его пальцами, выдаивая в ладонь немного скользкого секрета, а затем размазывал его по щекам. И снова скреб. Спокойно, систематично, оставив волосы над верхней губой, крохотный островок щетины под нижней, да короткую поросль, ровной линией обрамившую подбородок. Закончив с бритьем, Цыган убрал обломок ножа в расщелину между камней, стер с лица прозрачную жижу, а потом умылся остатками дождевой воды.
- Это что, - наконец-то выдавил из себя Барби, - нож?
Цыган усмехнулся. Щеголевато выбритый, с гладкими щеками и бархатисто-карими темными глазами, теперь он соответствовал своему прозвищу на все сто.
- Нож, - подтвердил он. – У меня тут… всякое.
Он сунул ладонь в расщелину, а затем потянул на себя, крепко сжав кулак. В его маленьком скарбе виднелись нож, небольшая металлическая капсула на черном шнурке, моток рыболовной лески… Что-то еще. Барби не рассмотрел.
- Травень позволяет тебе это хранить? – спросил он удивленно. – Не боится, что ты себя этим ножом порежешь? Или его…
Легкая смерть, - подумал Барби, - лучше, чем такое существование.
Разве не хотелось Цыгану перерезать себе горло от уха до уха? Или покромсать в ошметки несколько щупов, освободиться и сбежать? Разве он…
- Парень, который порезал Травня ножом, был скатан в колбасу из перемолотых костей и мяса толщиной с мою руку, - спокойно сказал Цыган, пряча свой скарб обратно в расщелину. Покрутил металлическую капсулу на шнурке, а потом сжал ее, словно не желая расставаться, – … а когда я порезал себе руки, он залепил меня той лечебной дрянью, и потом два месяца не отдавал нож.
Барби представил его с распоротой глоткой.
От уха до уха, с разваленным пополам кадыком, чтобы никакая лечебная дрянь не помогла.
Даже в этой фантазии Цыган был красивым – с обмякшими руками и запрокинутой головой, с бьющей из горла кровью, заливающей грудь и стекающей в пах.
- Ты просто не видел меня с бородой, Барби, - проворчал Цыган, разжав ладонь и убрав металлическую капсулу в каменный схрон. – Поверь, это были два худших месяца в моей жизни.
Щупы зашевелились. Барби почувствовал это, словно упругие матово-зеленые стебли уже стали частью его организма. Дрогнул и ухватился за ближайший щуп, не позволяя перевернуть себя вниз головой, а второй ладонью заскользил по камням.
- Что он?..
- Прогулка закончена, - невозмутимо пояснил Цыган. Бедра его были обернуты несколькими тонкими щупами, а еще один пульсировал в его руке и тянулся к губам. Цыган уступил ему – приоткрыл рот, впуская мягкий нетерпеливый отросток, и невнятно промычал. Может, пытался договорить что-то, адресованное Барби.
А может и нет.
Когда происходящее стало совсем уж интимным, и Барби собрался отвести взгляд, глаза Цыгана широко распахнулись. Он промычал громче, настойчивее, а потом обхватил ладонями щуп и с силой потянул его из себя, закашлявшись, выпуская изо рта натекший секрет.
- Смотри! – выплюнул Цыган, утираясь ладонью, а затем торопливо ткнул пальцем в сторону Барби. Щупы на его теле сократились, недовольные тем, что Цыган прекратил их ласкать.
Барби оглянулся в последнюю секунду, когда Травень уже затягивал их внутрь створок. Там, между краем его пасти и скалой, намертво застрял серо-зеленый рюкзак с белой нашивкой.
- Это… - Барби дернулся и выбросил руки вперед, изо всех сил потянулся, но щупы утаскивали его все ниже и ниже, погружая в темное, теплое чрево Травня. – Это мой! Это мой рюкзак!
Цыган промычал, сдавленный с головы до ног, любовно обвитый Травнем, словно бутон в жарких объятиях листвы, - а потом приоткрыл рот, впуская один из щупов.
- Это мой рюкзак… - прошептал Барби.
Для мародеров из пригорода в его вещах было мало интересного. Они наверняка забрали только одежду и тугие пласты сухпайка, а остальное вышвырнули, не сочтя нужным. В рюкзаке были инструменты, мотки тонких кабелей, наладонник…
И чехол с запасным нейроконтактором.
Барби не был уверен, что сможет установить его без посторонней помощи. Даже не знал, смогут ли тросы нейроконтактора соединиться с поврежденными гнездами в его черепе.
Но его рюкзак – его серо-зеленый старенький рюкзак с белой нашивкой, - был единственным, что могло обеспечить его связью.
За спиной постанывал Цыган – тихо, протяжно, без боли в голосе, - но Барби не оборачивался. Не хотел видеть, что делают с ним жадные, истекающие смазкой щупы. Вместо этого Барби запрокинул голову и молча пялился вверх – туда, где между краем чудовищной пасти и скалой был зажат их единственный шанс на спасение.
- Ты соврал, - сказал Цыган, когда все закончилось.
Он лежал почти горизонтально, с широко раздвинутыми ногами, с разбросанными в стороны руками, смуглый и весь какой-то сверхъестественно длинный. Безвольный, словно выпотрошенная рыбина, распластанная на столе.
По его бедрам стекал прозрачный секрет, скапливался в районе икры и отрывался, крупными каплями падая куда-то вниз.
Барби слышал приземление каждой капли. Как до этого слышал движения щупов – каждый хлюпающий, влажный, глубокий толчок, из-за которого стоны усиливались, а потом срывались на самой высокой ноте. Барби слышал каждый вздох – сдержанный и не очень, - с которым Цыган отдавался стеблям. Слышал скрип его кожи, сдавленной щупами; скрип его зубов, сжатых так сильно, что стиралась эмаль; скрип ногтей о кожу, когда Цыган сжимал кулаки и дрожал, резко выпрямляя руки, словно пытаясь вывернуть локти в обратную сторону.
У Барби всегда был хороший слух. Даже с поврежденным ухом он слышал больше, чем ему бы хотелось.
- Ты соврал… - медленно повторил Цыган. – Ты из этой ученой шайки. Я видел эмблему на рюкзаке.
Белая нашивка – несколько кругов, обрамленных игольчатым узором в виде солнечных лучей. Знак человека, прикрепленного к одному из правительственных проектов.
- Я не ученый, - тихо возразил Барби. – Просто техник…
- Это «Зеленый»? – торопливо спросил Цыган. Даже привстал на локтях, перестав быть похожим на выпотрошенного карася. – Ты тут из-за «Зеленого», верно?
«Зеленый» был одним из самых крупных проектов, развернутых в районе Иглоу. По всей земле их было немало – десятки, сотни научных разработок по терраформации и климат-контролю. Проект «Медуза». Проект «Гейгер». Проект «Солнышко»… Многие другие проекты, удачные и нет.
Одни из них латали Землю, очищая ее, делая хоть сколько-то пригодной для обитания людей. Другие перемешивали воздушные массы и натягивали заново озоновый слой. Третьи были сугубо военизированными проектами. Четвертые…
- Нет, - сказал Барби. – Я когда-то был на «Зеленом». Но теперь нет.
Технический персонал часто перебрасывали туда-сюда по мере необходимости. Спецы по сверхчастотному излучению переходили с проекта «Солнышко» на проект «Трубный глас». Инженеры-нанотехнологи перебегали с «Ложнопамяти» на «Записную книжку», а потом возвращались обратно, не получив обещанных льгот. Ну а программисты-корректировщики одинаково были нужны везде. Они, как тараканы, переползали с проекта на проект, и их миграцией мало кто интересовался.
- И где ты сейчас? – спросил Цыган, усевшись вертикально и свесив ноги с толстого неповоротливого щупа. – На каком проекте?
- На обслуживании «Воронки», - неохотно ответил Барби. Он чувствовал, что разговор неприятен Цыгану. Были у того какие-то претензии к правительственным программам…
Хотя, может, у него была всего одна претензия. Огромная, семь месяцев удерживающая его в плену.
В одном Цыган был прав: если бы не глупое решение свести вместе проекты «Тик-Так» и «Зеленый», Травень и еще с полдюжины биологических аномалий просто не появились бы.
- «Воронка» - это та хрень, которая?.. – Цыган поднял руки, растопырил пальцы и слегка подвигал ими в воздухе. Видимо, изображал термосферу Земли и кружащие в ней спутники.
- Ага, - сказал Барби.
И в который уже раз задумался: кто такой этот Цыган? Откуда он? На городского не похож, но для парней из пригорода – слишком умный, и слишком многое знает о правительственных проектах.
- Но «Воронка» же там, - с сомнением сказал Цыган, ткнув пальцем вверх. – Что ты тогда делаешь на земле?
- «Воронка» там, - задумчиво сказал Барби, - а вышки, через которые на спутники подается сигнал – здесь.
Проект «Воронка». Здоровенный кусок его жизни... Целая сеть спутников, отвечающих за перемешивание воздуха в верхних слоях атмосферы, чтобы над Землей не образовывались климатические застои. С момента её создания «Воронка» не раз получала новые цели – то работала гигантским блендером, то сторожевой собачкой, а то и вовсе оружием…
- И зачем тебя притащили в Иглоу? – спросил Цыган. – «Воронка» сломалась?
Спускаясь из термосферы в стратосферу, спутники могли охлаждать те зоны, в которых летние температуры зашкаливали за две сотни градусов по Фаренгейту.
Опускаясь еще ниже, каждый сегмент «Воронки» образовывал стоячий замораживающий антициклон, который легко можно было использовать в качестве охранной системы. Спутники активировались, когда в охраняемую зону попадал нарушитель, спускались с небес и охлаждали землю точечно. И точность была тем выше, чем конкретнее были команды, и чем лучше работали передатчики. При наличии точных координат «Воронка» могла превратить в ледяную статую одного человека, и не затронуть другого в метре от него.
- Программа барахлит, - сказал Барби. – Мы с…
Он уронил взгляд. Похоже, от Уилберга и Рида не осталось даже костей. Ничего, что он смог бы похоронить.
- Мы с парнями… - Барби медленно перевел дыхание, – … должны были проверить спутники над Иглоу, Варбургом и Ясной. Если один из них переключится в режим охраны, а мы его не перепрограммируем…
То все, кто живут в пригороде, скоро станут кусками льда. Не отлаженный спутник, «прицепленный» к барахлящей вышке, примется стеречь местность и злобиться на всех подряд, промораживая землю вместе с «нарушителями».
- Херово, - сказал Цыган.
Глаза его были темными, но бархатно-сладкая теплая нотка из них пропала. Словно он злился – просто Барби не знал, на что.
- Обалденно, - сказал Цыган, немного помолчав. – Я зависаю в этой дыре с одним из правительственных ублюдков. Не думал, что доживу до такого.
Барби дрогнул. Обиженно вскинул голову, уставившись на Цыгана.
- Тебя что-то не устраивает? – громко спросил он.
Цыган засмеялся, медленно похлопав ладонью по ластящемуся, изгибающемуся перед ним щупу.
- Вот это, - сказал он. – Меня не устраивает вот это. Сколько биологических аномалий наплодили вместе «Тик-Так» и «Зеленый», не подскажешь? Пять? Шесть?
Глупый эксперимент.
Барби и сам понимал: глупый и нелепый, черт знает кем санкционированный. «Тик-Так» отвечал за экстренную эволюцию, «Зеленый» - за создание новых, необходимых человечеству видов флоры. Объединить «Зеленого» с «Тик-Таком» - все равно что бросить в машину времени пригоршню водорослей и смотреть, во что она эволюционирует спустя пару-тройку тысячелетий.
Барби медленно провел ладонью по щупу, сдавившему его грудь. Если простые растения способны когда-нибудь развиться в такое… то, может, планета права, пытаясь покончить с собой?
- Хочешь другой пример? – усмехнулся Цыган. И проговорил, выделяя интонацией каждое слово: - Правительственный проект «Увертюра».
Чудовищная ошибка ученых.
Скандал, отголоски которого до сих пор гуляли от Варбурга до Стром-Сити.
- Вы разрабатывали ультразвуковой инсектицид, чтобы глушить расплодившуюся саранчу, - задумчиво сказал Цыган. – А вместо саранчи оглушили четырнадцать процентов населения планеты.
Нет, не из пригорода он был.
Умный городской парень, въедливый, читающий, знающий цифры и особенности проектов.
Отлично помнящий, когда ученые облажались, и готовый ткнуть этим Барби в нос.
- Если бы не эти программы, планеты бы уже не было, - тихо сказал Барби, отпихнув от себя настойчивый щуп. Тот мотнулся, брызнув из верхушки белой жижей для кормления, переполненный ею настолько, что едва не лопался, - … высохла без воды, растрескалась без лесов, была разорвана на куски торнадо.
Цыган наклонился, глядя на него темными, неподвижными глазами.
- Ты этого хотел бы, да? – выплюнул Барби. – Чтобы на нашей совести были миллиарды дохлых животных и мертвых людей? Ты бы этого хотел?
- Если бы не ваши программы, - пробормотал Цыган, - с планетой, возможно, ничего и не случилось бы.
Больше они не разговаривали.
Цыган играл пальцами с одним из щупов – делал «коготки», слегка сгибая пальцы и дергая ими, из-за чего щуп вздрагивал и скручивался тугими кольцами, как земляной червь. В какой-то момент Цыган засмеялся, но когда Барби взглянул на него – отвел глаза и сжал губы в твердую линию, перечеркнувшую его лицо.
Словно Барби собственноручно оглушил четырнадцать процентов землян, а потом держал свечку «Тик-Таку» и «Зеленому»…
Работа написана по заявке.
Название: Травень
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (100 тыс.зн. / 15 000 слов)
Персонажи: Барби |(/) Цыган, Травень / Цыган
Жанры: фантастика, драма, ужасы, постапокалиптика, антиутопия
Предупреждения: нецензурная лексика, ксенофилия, изнасилование
Описание: «… молодой мужчина, тридцать три-тридцать четыре года. Темные волосы, иссиня-черными завитками спадающие на лоб, педантично, хоть и не очень ровно подрезанные у шеи. Великолепное в своей расслабленности, смуглое, невероятно длинное тело – абсолютно гладкое и нагое, без единой болячки. Щупы держали его так бережно, что Барби ощутил укол страха. Было что-то ужасное в том, как вольготно незнакомец раскинулся в объятиях толстых, гладких, матово-зеленых стеблей, поддерживающих его под спину и бедра.»
Исходники внешностей: если хотите увидеть, как выглядит обалденное тело Цыгана, восхитительный нос Цыгана и всё-всё, что в Цыгане есть хорошего - см. видео.
читать дальше
ГЛАВА 1
Первый раз Барби пришел в себя, когда его тащили по земле, цепляя головой за выпирающие корни. Один удар пришелся на ухо, начисто сорвав мочку и лоскут кожи под ней, выбив из гнезда головку нейроконтактора. Сознание вернулось, и Барби накрыло тягучей, удушающей волной, щедро приправленной болью и оглушительным звоном в ухе. Не тем звоном, который можно услышать, получив кулаком по башке. Это был другой, механический звон, с которым внутри его черепа лопались струны нейроконтактора. Барби знал, что этот пронзительный визг, эта адская симфония из дребезжания и скрипа, раздирающая его пополам, не утихнет, пока инородное тело полностью не выйдет из уха. И потому, превозмогая боль, не обращая внимания на тряску и прыгающую перед глазами картину мира, он ухватился пальцами за внешнюю часть нейроконтактора и потянул, извлекая его из себя. Заскользили длинные струны, вышла наружу твердотельная капсула – и Барби отбросил от себя сломанный нейроконтактор, весь в крови и мозговой жидкости.
И остался без связи.
Теперь, окажись над ним спутник, Барби не сможет подключиться к нему, уточнить свои координаты и запросить помощь.
Стоило отшвырнуть от себя сломанную железку, как его тут же бросили и подскочили к рукам, пытаясь понять, насколько редкую и ценную вещь он выбросил. Потом сплюнули в пыль, раздосадованно пробормотав, снова ухватили за ноги и поволокли.
Нейроконтактор, особенно сломанный – вещь не редкая и не ценная, а для людей из пригорода – и вовсе бесполезная. Кому нужен контроллер, предназначенный для работы с оборудованием, которого у тебя нет, заточенный под мозг, которого у тебя нет, и рассчитанный под интеллект, которого у тебя нет?
… командир Стаут говорил, что у людей в пригороде с интеллектом всё нормально. Просто их не чипируют и не учат пользоваться таким оборудованием. Не хватает техники, не хватает ресурсов... удивляться, что не каждый умеет пользоваться нейроконтактором в конце двадцать первого века – все равно что удивляться, почему не каждый умел читать и писать в конце семнадцатого.
Позже Барби еще приходил в себя пару раз, обрывками. Тогда, когда с него содрали рюкзак и шарили в его вещах, пытаясь найти что-то ценное. Тогда, когда его поставили на ноги и тащили к расселине между скалами, а он сопротивлялся, упирался ногами и кричал. Тогда, когда его подтащили к самому краю, срывая одежду, стаскивая ботинки, а он запрокидывал голову, скользя босыми пятками по скрипящему, гладкому, горячему от солнца камню, упрямо мотая головой и роняя с губ пену, захлебываясь, задыхаясь от ужаса.
- За мной придут! За мной пришлют людей!
- Будто ты первый.
Сказали – как обрубили.
И спихнули вниз, не оставив под ногами опоры, а под сердцем – надежды выторговать жизнь. Договориться…
* * *
Барби падал совсем недолго. И совсем не на камни – только-только он зажмурился, приготовившись к смерти, как ноги провалились во что-то тягучее, гладкое, обхватившее его влажными и нежными петлями, словно гигантский вязаный свитер.
Барби забарахтался, раскинув руки и ноги, в первую секунду решив, что упал в воду. Но это не было похоже на воду – это ходило под его руками, перекатываясь, вздыбливаясь, и больше всего напоминало тягучее переплетение лиан.
Неподалеку от Барби с утробным хлюпаньем приземлились еще два тела. Звук при этом был, как если бы одним куском парного мяса, только что срезанного с коровы, шлепали об другой.
Кто-то прокричал сверху:
- Жри, дурнина!
Следом за телами полетели чьи-то ботинки, вещи… То, что не подошло мародерам, и что, по их мнению, не удалось бы продать или обменять.
Барби напрягся, сжимая пальцы, хватая гибкий упругий стебель и пытаясь удержаться за него. Что бы, по мнению мародеров, не планировало его сожрать, оно еще не добралось… А может, мертвые тела заинтересовали его больше, чем живое.
«Мертвые тела».
Уилберг и Рид – метеопрограммист и техник-корректировщик, которые сопровождали Барби до их общего пункта назначения. Антенну в излучине Иглоу давно уже следовало починить, так что техников сюда пригнали аж из Стром-сити – самых толковых, каких смогли отыскать.
Зря Барби согласился на эту работенку.
Зря все они согласились.
Зря не потребовали конвой – знали же, куда идут, и что иной раз творится в пригородах…
Не додумались.
Не сочли нужным. Были слишком беспечны и слишком доверяли оружию, которого мародеры и не заметили – скрутили их на перевале секунд за тридцать, словно Барби, Уилберг и Рид даже не были вооружены.
Понимая все это, ненавидя все это, обреченный всем этим на смерть, Барби не выдержал и закричал. Закричал так, словно ему ломали кости; закричал от ярости, от простой человеческой ненависти, от невыносимой боли, которую его напарники уже не чувствовали.
- Мрази! – кричал он, - Сами сдохнете! Сдохнете! Если мы не починим вышку, вы сами сдохнете, весь пригород вымрет! Мрази! Тупые мрази, выблядки!
Тугое месиво под ним всколыхнулось.
Барби ощутил, как то, что удерживало его на весу, сперва расслабилось, позволяя его телу погрузиться чуть глубже, а затем напряглось, обхватило его невыносимо грубыми, толстыми и тяжелыми петлями, ложась на грудь и сжимая так, что нельзя было сделать вдох.
Барби заколотил руками, сжимая пальцы и хватаясь, сопротивляясь, уже не чувствуя ни боли в поврежденном ухе, ни страха перед неминуемой гибелью. Только слепое, абсурдно-искреннее желание сделать вдох.
- Не борись! - крикнули ему откуда-то сбоку. - Не сопротивляйся! Не борись!
Барби закричал, широко распахнув рот, и поверх его губ легла тяжелая упругая ветвь; легла, словно кляп, лишая его воздуха и голоса. И Барби поплыл, утопая, погружаясь в жаркое и темное нутро. В последний раз выгнулся, припадочно дрожа руками, поджимая пальцы на ногах, а затем обмяк, похороненный заживо в чреве зеленого, остро пахнущего землей и травяным соком, влажно причмокивающего и бормочущего леса.
Меня сожрал лес, - подумал Барби, прежде чем отключиться.
Меня сожрал лес.
Проглотил, как пес глотает сахарную косточку.
Как глупо…
* * *
Когда Барби наконец-то очнулся, он все еще был жив.
Он, наверное, хотел бы этому удивиться… но не смог. Не хватило сил.
Откуда-то справа доносилась возня и тихие, гортанные вскрики, словно кто-то с кем-то боролся, - но Барби не мог разлепить глаза, чтобы посмотреть, кто и с кем. Веки намертво склеила липкая жижа, из-за которой ресницы ссохлись в твердые стрелки. Пока Барби оттирал с лица непонятную дрянь, ему казалось, что ресницы вот-вот сломаются и отлетят, как отколовшиеся кусочки льда.
Непонятная жижа была почти везде. Она покрыла узкие твердые плечи Барби – бледные и веснушчатые; залепила его живот, толстым слоем укрыла бедра и икры, и даже пальцы на ногах склеила так, словно на Барби были надеты липкие толстые носки. Из одежды на нем остались только трусы, да и те сползли, открывая низ живота. Нательное белье парни из пригорода не забрали – побрезговали.
Разлепив, наконец, глаза, Барби с испугом уставился на свои ладони. Липкая жижа была бесцветной, а вот на правой руке виднелась свежая кровь. Барби торопливо ощупал себя, пытаясь отыскать её источник, тронул ободранное ухо и тихонько простонал. Потом ощупал ухо внимательнее, оценивая нанесенный ущерб.
Что ж. Если не брать во внимание отодранную мочку и вырванный из черепа нейроконтактор, то дела обстояли не так уж плохо. Все его пальцы шевелились и двигались. Все его тело было относительно целым – в конце концов, не считать же за травмы простые ссадины и синяки? Оглядевшись, Барби обнаружил небо над головой – безоблачное, сочного голубого цвета, с двух сторон расчерченное серыми полосами. Полосы начинались там, где сходились вместе края ущелья – того самого, в которое мародеры сбросили Барби и тела его товарищей.
То, что он в полубессознательном состоянии принял за лес – страшный, ненасытный, одичавший лес с глубокой глоткой, - даже близко его не напоминало. Упругие стебли, которые удерживали Барби на весу, не были ветками в полном смысле слова – тугие и плотные, они вырастали откуда-то со дна ущелья, свивались кольцами и аккуратно, не причиняя боли и дискомфорта, обхватывали его бедра, талию и грудь. Разлепив веки, Барби осторожно дотронулся до ближайшего отростка – скользнул по нему пальцами, даже попробовал оцарапать краем ногтя. Поверхность отростка была абсолютно гладкой, хотя в паре мест на ней виднелись шероховатости – словно топорщились пучки коротких мягких усиков, отпочкованных от основного стебля.
На отростке не было коры. Не было и листьев – не считать же листьями эти крохотные шевелящиеся усики. Изученный Барби стебель больше напоминал гибкие и гладкие щупы, которыми дроны исследуют своды пещер и жерла потухших вулканов.
Слегка придя в себя – и перестав ощущать страшную боль в ухе, словно она притупилась, угасла из яркого пламени в тлеющие огоньки, - Барби подергал ногами и постарался дотянуться ими… хоть до чего-нибудь.
Его подташнивало. Мерзкая жижа, облепившая тело, делала тошноту почти нестерпимой, и выручало только то, что, несмотря на отвратную консистенцию, пахла она довольно приятно. Легкие наполнял аромат свежевскопанной земли, скошенной травы и упругих, колышущихся на ветру лихоцветов.
Вздохи и шевеление, которое размеренно сотрясало щупы уже минут пять, наконец-то прекратились. Барби впервые вспомнил, что он тут не один – кто-то же кричал ему тогда! Просил не бороться, не сопротивляться тому, что его поймало… Барби тревожно вскинул голову, раскрыв глаза так широко, что веки, казалось, намертво прилипли под бровями, скрепленные бесцветной жижей.
Может, он уже мертв? – с замиранием сердца подумал Барби.
Тот, кто окликнул его тогда.
Может, его уже задушили стебли? Разорвали пополам? Растворили какой-нибудь кислотой?..
Повертев головой, Барби догадался развернуться и заерзал в тугих объятиях щупов, хватаясь руками за их гладкую, слегка пульсирующую поверхность. Под левой ногой нашлась опора, и он удачно вывернулся, по-новому устроился в осторожном объятии стеблей – похоже, щупы не собирались его отпускать, и даже обвились на всякий случай вокруг лодыжек, но препятствовать вращению вокруг своей оси не сочли нужным.
Окликнувший Барби незнакомец не был мертв.
Его не задушили, не разорвали, даже не растворили кислотой. Напротив, щупы держали его так бережно, что Барби невольно ощутил укол страха. Было что-то ужасное в том, как вольготно незнакомец раскинулся в объятиях толстых, гладких, матово-зеленых стеблей, поддерживающих его под спину и бедра.
- Эй, - сказал незнакомец, с любопытством взглянув на Барби. – Привет.
Молодой мужчина, тридцать три-тридцать четыре года. Высокий – на глаз Барби дал ему шесть футов и полтора дюйма против своих шести. Темные волосы, иссиня-черными завитками спадающие на лоб и уши, педантично, хоть и не очень ровно подрезанные у шеи. Великолепное в своей расслабленности, смуглое, невероятно длинное тело – абсолютно гладкое и нагое, с загорелой кожей и без единой болячки, ссадины или синяка. Мышцы его не были вспучены, как у парней, переборщивших со спортзалом. Твердо высеченные бицепсы и жесткие мускулы груди намекали, что парень, как минимум, регулярно подтягивается на руках. Живот его был нежным, без отчетливых кубиков, с аккуратным пупком и складочкой поперек него.
Перевести взгляд ниже Барби стеснялся. Ни единый клочок одежды, ни единая тряпица не скрывали тело незнакомца – его бедра, мягкий длинный член и поросль внизу живота. Вместо того чтобы пялиться на чужие причиндалы, Барби впился взглядом в его талию – удивительно узкую, смуглую, вызолоченную солнцем до бронзового оттенка. На его коже не было белых пятен – похоже, солнечные ванны незнакомец принимал исключительно без одежды.
Дождавшись, пока Барби ощупает его взглядом, незнакомец приподнял брови и спросил:
Его лицо было странным и выразительным в равной мере. Какое-то ужасно длинное – как и все его тело, - очерченное снизу жесткой многодневной порослью. Все волосы на теле незнакомца были темными, вся кожа – мягкой и загорелой дочерна, и с первого взгляда мерещилось в нем что-то восточное, маслянисто-сладкое и жгучее, как цветы горявки.
- Я… - промямлил Барби, с трудом разлепив губы.
Незнакомец вопросительно двинул бровью.
- Тебя как зовут, новичок?
В его позе, в каждой черточке его узкого длинного тела читалось не вынужденное, а какое-то очень естественное, почти королевское благородство. Словно это он тут был главным. Словно его не сжимали зеленовато-черные гладкие щупы, точно такие же, как те, что удерживали Барби.
Самый толстый щуп располагался у незнакомца под задницей, свитый в широкое кольцо. Менее толстые стебли лежали под его руками, словно подлокотники; под его головой, позволяя откинуться и выставить на обозрение гладкую линию шеи, заостренность кадыка и ключиц; еще один щуп обвивал его бедро, твердо фиксируя ногу, а вторую ногу незнакомец спустил чуть ниже, расслабленно покачивая босой ступней.
- Я Барби.
Это было несложно.
Барби не чувствовал в незнакомце врага, и говорить с ним было очень просто. А вот взгляд от него отвести – куда труднее. Не то, чтобы Барби часто рассматривал красивых обнаженных мужчин… Но этот парень был очень красивым. И очень… обнаженным. И потому Барби с отчаянием заглянул ему в лицо, словно спасаясь от восхитительной притягательности его тела, от смущающей откровенности вываленного напоказ члена, от гладкости раздвинутых бедер, которые показались ему чуть влажными – словно по ним что-то текло.
- Барби… - задумчиво повторил незнакомец. – Это такая игрушка? Ба-арби…
- Это Верби, - с ноткой обиды в голосе сказал Барби. У каждого нормального ребенка в Стром-Сити давно уже был свой Верби – симулятор домашнего питомца, если только у вас не хватало прав и денег, чтобы залицензировать себе настоящего.
Незнакомец засмеялся.
- Я знаю, что такое Верби, - сказал он, и голос у него был такой же тягучий и бархатистый, как кожа на внутренней стороне бедер. – А Барби – кукла… была такая давно, годах в двадцатых.
Барби рассеянно пожал плечами, не понимая, к чему весь этот разговор. Ретро-игрушки из двадцатых годов интересовали его меньше всего.
- Значит, Барби, - сказал незнакомец, повернув темноволосую голову. Нос у него был с горбинкой. – Привет, Барби. Поздравляю, ты серьезно влип…
Барби внимательно присмотрелся к его лицу – издалека, уколов жадным нетерпеливым взглядом, вглядываясь в медово-карие глаза, в резкую линию носа и рубленые очертания скул.
Парень был красивым.
А еще – совершенно обычным.
Не было в его внешности ни намека на то, что это он управлял живым лесом, колышущим Барби на длинных, слабо пульсирующих мускулистых стеблях.
- Что это? – спросил он, пытаясь опереться на ближайший щуп. – Что это такое? Как мне сделать, чтобы оно меня отпустило?
Незнакомец засмеялся, размашисто качнув ногой. Зеленый щуп тут же обвил тощую жилистую лодыжку, любовно обхватил икру, поддерживая, словно предлагая на себя опереться.
- Разве похоже, что я знаю, как заставить его нас отпустить? – с искренним интересом уточнил незнакомец. – Расслабься, Барби… не дергайся. Он тебя не обидит, если ты не станешь его бесить.
Это был не тот ответ, на который Барби рассчитывал. Он завозился, слегка подергал ногами, а потом изо всех сил вогнал ногти в ближайший щуп – если бы это была рука человека, на коже остались бы синяки и белесые, постепенно наливающиеся красным следы от ногтей.
- Не надо! - предупреждающе крикнул незнакомец. Слегка выгнулся, словно тело его чувствовало боль от ногтей Барби. – Ему это не нравится. Если не хочешь, чтобы из тебя отжали всю жижу – перестань!
- Что он такое? – жадно спросил Барби. Его дыхание участилось, а сердце бухало в груди тяжело и полнокровно, словно потяжелев на фунт. – Что это такое? Что оно делает?
Он смотрел вниз – туда, откуда тянулись гибкие щупы. То, что он сначала принял за пещеру – слева, справа, снизу; повсюду, куда не поверни голову, - больше напоминало гигантскую пасть. Поверхность этой пасти была усыпана крупными, бархатисто-черными буграми диаметром с тарелку. Поверхность бугров не отражала свет, но почему-то казалась Барби упругой. Даже слегка подрагивала, когда щупы приходили в движение.
Иногда желейные бугорки выстреливали вверх, становясь гладкими и тугими, словно полные сока древесные стебли. Они удлинялись, истончались, а затем подхватывали Барби и его собеседника, удерживая их на весу. Иногда щупы сменяли друг друга, размеренно перемещаясь по их телам, и толщина их варьировались от обхвата талии взрослого мужчины до пары пальцев, сложенных вместе.
- Это Травень, - сказал незнакомец, помолчав немного. Опустил голову на ближайший щуп, расслабляясь, и черные брови перечеркнули его лицо ровной линией. – Ему нравится, когда я его так зову. Он… я не знаю, что он такое.
Барби молчал.
Только тянул на себя руку – правую, оплетенную зеленовато-черным щупом от запястья до локтя, - словно пытаясь пересилить неведомую тварь. Словно пытаясь доказать ей, что он если не сильнее, то, по крайней мере, упорнее.
- Появился в болоте после того, как в районе Иглоу проводили совместные учения для проектов «Тик-Так» и «Зеленый», - задумчиво сказал незнакомец. – Тут много странного тогда появилось… Всегда говорил, что эти правительственные проекты до добра не доведут…
Барби упрямо дернул рукой. А потом разозленно, из-под нахмуренных светлых бровей глянул на незнакомца.
- Эти проекты, - огрызнулся он, - до сих пор держат человечество на плаву. Без них бы вымерли уже четыре раза. Большая засуха в двадцать девятом, три волны космического излучения в тридцать втором, геошторм тридцать шестого…
Незнакомец молча на него уставился. Прищурил темные, медово-карие, завораживающей красоты глаза.
- Ты что, - спросил он, - из правительства? Какой-нибудь ученый?
Барби посмотрел ему в лицо, пересиливая взглядом взгляд, как рукой пытался пересилить сжимающий её щуп.
- Не ученый, - сказал он. – И не из правительства. Но я знаю, что проект «Зеленый»…
- … натворил много херни? – насмешливо спросил незнакомец. А потом раскинул руки, раскрыл их, словно в душевном объятии – гладкие и смуглые, оплетенные щупами предплечья с длинными кистями и тонкими красивыми пальцами. – Вот это! «Зеленый» создал вот это! А еще яблоки, которые, если откусить от них кусок, на месте укуса отращивают свою точную копию…
Барби видел эти яблоки.
Он был тут в ноябре две тысячи сорок девятого, когда под Иглоу проводились работы по совмещению двух правительственных проектов. Он не был ученым… Он даже военным не был. Хотя звание у него, в общем-то, имелось.
Он был рядовым техником. Неплохой программист, крохотная закорючка в списке обслуживающего персонала на проекте «Воронка».
- Они облажались, - твердо, почти по буквам проговорил незнакомец, глядя ему в глаза. – Они не контролируют то, над чем проводят эксперименты. Если бы не «Зеленый», эта дрянь не появилась бы. Она бы не существовала, мародеры из пригорода не скармливали бы ей трупы, и она сейчас нас с тобой не нянчила бы.
- Она меня спасла, - тихо, но упрямо ответил Барби. Рука его, оплетенная щупом, начинала неметь. – Если бы не эта дрянь, я бы упал на камни и умер, а так… так я живой.
- Живой, - сказал незнакомец. Хрюкнул сдавленно, а потом расхохотался – громко, раскатисто, заставив стебли шевелиться и щекотно перебираться по коже туда-сюда. – Живой!
Барби непонимающе на него взглянул. Они оба были живы, у него даже ухо перестало болеть! Синяки – мелочь. Даже отсутствие связи со спутником – мелочь. Сейчас они выберутся отсюда, и…
- Мы выберемся отсюда, - сказал он, озвучивая свою мысль, - и я доберусь до города. И…
- Выберешься, - незнакомец так смеялся, что даже провел по глазам кулаком, вытирая слезы. Все его тело вздрагивало, прогибалось – тягучее и плавное, великолепное кошкино тело. - Спроси меня, сколько я здесь нахожусь, Барби! Давай, спроси меня!
Барби склонил голову. Свел брови к переносице, хмурясь, и наконец-то почувствовал, как щуп ослабил хватку и переполз с его руки на другую часть тела. Судя по ощущениям, теперь стебель знакомился с его правой коленной чашечкой.
- Сколько ты тут? – послушно спросил Барби.
Парень перестал смеяться. Растянул в усмешке губы – тонкие, розовато-бежевые, почти не отличающиеся по цвету от его лица. Кроме передних резцов, все остальные зубы у него были острыми, слегка отодвинутыми друг от друга – словно звериные клыки-иголки, которыми удобно разрывать сырое мясо.
- Я тут… - протянул незнакомец, и черты его лица заострились, стали твердыми и болезненными, словно его набросали углем в порыве злого сиюминутного вдохновения, - я торчу тут двести двадцать первые сутки.
ГЛАВА 2
Первая ночь, проведенная Барби в объятиях случайного (и не очень желанного) продукта генной инженерии, мало чем отличалась от других его ночей.
Он тяжело ворочался, наматывая на себя то, в чем спал. Как всегда.
Он подолгу смотрел перед собой, пытаясь различить что-то в непроглядной темноте. Как всегда.
Он даже пытался насвистывать, чтобы успокоить, убаюкать свое тревожное сознание. Как всегда.
Но ни свист, ни темнота под закрытыми веками, ни успокаивающий запах зелени и мёда, разлившийся в воздухе после полуночи, ему не помогали. Как можно спать, если тебя держат на весу раскрытого, полуголого, и ты не можешь даже спокойно отлить? Как можно расслабиться и отключить сознание, если тебя сжимают тугие петли щупов? Как можно спать, если ты знаешь, что никто тебя тут не ищет?
Среди ночи, словно отвечая на мучающий Барби вопрос, откуда-то сверху донесся голос:
- Если хочешь поссать – не стесняйся, - незнакомец помолчал. Потом хмыкнул. - И все остальное… ну… не стесняйся тоже.
Барби не ответил. Тьма была такая, что даже выколи ему кто глаза – он бы не заметил. Он и боли уже не чувствовал… Раньше его это волновало, а теперь – нет. Только изредка ухо отзывалось быстрой пульсацией, а потом снова успокаивалось, словно никакой раны и не было.
- Травень – чистюля, - сказал незнакомец и, судя по шуршанию и влажному скольжению щупов, перевернулся, свешивая руки и ноги между широких колец, разлегшись на одном из стеблей и положив на него черноволосую голову. – Он сам все вычистит… Он и дружков твоих уже переработал. Не любит трупы. Говно не любит, рвоту, все убирает и утилизирует, а нас обрабатывает чем-то вроде антисептика.
- Нас? – тихо спросил Барби. Поднял голову, пытаясь разглядеть над собой хоть что-нибудь, но небо застилали тучи, и звезд не было видно. – Я не первый твой сосед?
Щупы медленно перемещались. Постепенно двигались, то втягиваясь внутрь пасти, то выстреливая вверх. Некоторые из них, судя по всему, просто растягивались на максимальную длину и задумчиво колыхались, выглядывая из ущелья и ворочаясь туда-сюда. Потом спускались… Медленно гладили тело Барби чувствительными гладкими кончиками.
- Нет, - лаконично ответил незнакомец. – Ты не первый.
Барби не стал спрашивать, что случилось с теми, другими.
Он не очень-то хотел знать.
- Это – тот антисептик? – спросил он, задрав ногу и пощупав липкую ступню. Удивительно, но подошва тоже не болела. Барби отчетливо помнил, как разодрал ноги, упираясь ими в каменную кромку скалы.
Незнакомец то ли лучше него видел в темноте, то ли догадался по звуку.
- Нет, это другое, - задумчиво сказал он. – Такой липкой дрянью Травень нас подлечивает. У меня, когда я к нему попал, одна нога была почти полностью оторвана…
Барби вспомнил его ноги. Смуглые, сильные, длинные ноги, очень крепко и безо всяких шрамов прикрепленные к телу. Задумчиво потрогал краешек уха. Рана мгновенно отозвалась пульсацией.
- У него много выделений, - пояснил незнакомец. Голос у него был невозмутимый, словно они сидели в бургерной и выбирали, что лучше: рибай или сэндвич с рубленым мясом? – Одно – для обработки и поддержания наших тел в чистоте. Второе – для дезинфекции и обезболивания. Третье…
Голос незнакомца дрогнул.
Он помолчал немного, а потом закончил, явно потеряв охоту болтать:
- … третье – для разного.
Несмотря на его слова, Барби крепился до последнего. Терпел, пока мог. Пока мочевой пузырь, раздувшийся в глубине его живота, не начал причинять боль. И тогда – под утро, когда небо очистилось от туч, и с одной стороны окрасилось лилово-розовым, напомнив разводы на флаге Стром-Сити, - Барби не выдержал и одной рукой стянул по бедрам трусы, чтобы отлить.
Уже спустя минуту жить стало намного легче.
Барби это позабавило – в момент наибольшего страха и напряжения, в момент, когда вся его жизнь покачивалась в объятиях неведомой ебаной херни, - в этот момент по-настоящему легко на душе стало только тогда, когда он смог отлить.
Упругие щупы заелозили в глубине пасти, брезгливо убираясь, а Барби запрокинул голову, обмякая, и наконец-то позволил себе забыться.
* * *
Зачем мы здесь?
Вот какой вопрос должен был задать Барби – «Зачем мы здесь?»
Не «Что он такое?», и даже не «Как мне освободиться?» Нет. Все это было неважно. Важно было то, зачем они Травню, и почему их нянчат так бережно, держа на весу и не отпуская ни на мгновение.
«Зачем мы здесь?» - важный вопрос.
И задать его следовало до того, как ответ станет очевидным. Потому что в ту секунду, в то мгновение, когда Барби все понял, его пронзило ужасом, как стальным гарпуном – навылет, намотав кишки на железный стержень.
Может, если бы он задал вопрос... если бы подготовился... возможно, тогда шок от увиденного был бы менее сильным.
А может и нет.
Барби проснулся от того, что его приложили лбом об стену. Видимо, он сам во сне перевернулся и уперся головой в то, что служило монстру краем пасти, - а теперь щупы подрагивали, елозили возбужденно, и на каждом их движении Барби стукался лбом обо что-то, напоминающее то ли черепаший панцирь, то ли почерневшую, не отполированную кость.
- Перестань… пожалуйста, давай не… не-е-е-е… сейч…
Незнакомец шептал – словно пытаясь убедить кого-то, донести свою мысль – но так, чтобы не разбудить Барби.
- Пожалуйста…
Сон как рукой сняло.
Барби вскинул голову, слабо упираясь руками в то, что служило ему стеной, и оглянулся. Щупы расслабились, нежно обвив его и опустив до самого пола, и теперь правая щиколотка Барби елозила по крупному, матово-черному бугру. На ощупь он оказался совсем не желейным.
- Перестань… Перес… - незнакомец длинно, мучительно простонал, и Барби уцепился ладонью за ближайший щуп, подтянулся на нем, запрокидывая голову. – Бля-ядь, бл…
Первая, возлюбленная жертва Травня находилась чуть выше Барби, и немного левее. Тело его было обхвачено тугими, налившимися цветом щупами, и видно было, что позже на смуглой коже останутся красные следы. Травень распял незнакомца, широко раздвинув ноги, не позволяя свести колени и прикрыться. Обмотал его руки, плавно и нежно поддерживая парой щупов под спину. Когда Барби задрал голову, он заметил, как тугой щуп наползает на бедро незнакомца – вверху, совсем рядом с пахом, - как оборачивается вокруг ноги и тянется вниз, в промежность.
Но страшнее всего было не это.
Страшнее всего было то, что пара щупов входила в распахнутый рот незнакомца, протискивалась нежными, словно ищущими что-то кончиками в его глотку. Барби видел, как глубоко они проникали – горло незнакомца раздувалось, кадык выдвигался вперед, отжатый неумолимой силой, и в какое-то мгновение парень ухватил один из щупов, захрипел, пытаясь то ли вытащить его из себя, то ли просто уменьшить напор Травня.
Спустя несколько секунд борьбы – страшной, бесконечной борьбы, при виде которой Барби застыл гипсовой статуей, - щупы сдались и медленно выползли назад – дюйм за дюймом, позволяя горлу опасть, а незнакомцу – наконец-то сделать вдох. Тот закашлялся, и изо рта его потекло, протянулось влажной прозрачной ниткой по подбородку и закапало на ключицы.
Незнакомец не смотрел вниз. Не знал, что Барби пялится на него… и слава Богу. Барби, наверное, со стыда бы сгорел, если бы встретился с ним взглядом.
- Пожалуйста, - сипло попросил незнакомец, - пожалуйста, давай позж…
Один из щупов – тот, что обвивал его бедро, - едва заметно шевельнулся, и парень вскрикнул, зажмурившись, оскалив мелкие белые клыки. Барби наклонил голову, поглядывая снизу вверх и дожидаясь, когда щупы сами развернут чужое тело, обеспечивая ему лучший обзор.
Барби боялся моргать. Боялся дышать. Боялся даже шевельнуть зрачками, таким ужасным, противоестественным выглядело то, что Травень делал с человеком в паре метров над его головой.
Незнакомец тихо постанывал, и наконец-то Барби увидел, почему – гибкий и гладкий щуп, обнявший его бедро, скрывался кончиком между крепких ягодиц. Другие щупы свивались под коленями и на лодыжках, не позволяя свести ноги, только распиная парня еще, еще сильнее, еще лучше, еще доступнее, открывая Травню доступ в его тело.
Щуп у паха волнообразно расширился, а потом сжался, и незнакомец закричал. Барби содрогнулся, впиваясь ногтями в матово-гладкую поверхность под рукой, безмолвно, каждой клеточкой своего тела умирая от страха, омерзения и сочувствия.
Эту возню он вчера слышал, когда пытался прийти в себя?
Эти всхлипы и вздохи?
- Н-не… - промямлил парень, едва ворочая языком и пытаясь отвернуться, ускользнуть от метящих в его рот стеблей. – Н-не… на-а-а…
В него забрались легко, словно каждый день так делали. А может, и впрямь каждый. Барби безмолвно пошевелил губами – мягкими и онемевшими, словно принадлежащими не ему, а кому-то еще. Он следил за одним из щупов – тем, что облепил крепкую тощую ягодицу, а теперь елозил в ложбинке, ощупывая кожу возле очка и явно планируя присоединиться к своему более шустрому собрату. Первое щупальце вздулось, отпугивая соперника, и медленно задвигалось – влажными, шумными, упругими толчками, с пошлым хлюпаньем выпуская из задницы незнакомца что-то прозрачное и жидкое, щедро стекающее по его бедрам и промежности. Второй щуп заволновался, заелозил истончившимся кончиком, а затем протиснулся следом за первым, растягивая измученную, и без того покрасневшую дыру настолько, что в нее, должно быть, теперь можно было ввести кулак.
Тело незнакомца выгнулось, и тот промычал: глухо, ритмично, взвывая громче на каждом толчке, на каждом движении извивающихся гладких щупов, взбрыкивая пятками и уже не пытаясь сдвинуть ноги.
Барби смотрел, ощущая, как тяжелой дурной кровью налился его член.
Как в лицо бросилась краска, а сердце заколотилось быстрой дробью.
Как в животе стало горячо и неправильно, ужасно неправильно – нельзя было, нельзя, нельзя на такое возбуждаться… Нельзя, нет-нет-нет. Слишком красив был незнакомец вчера, когда они беседовали. Слишком расслаблен, раскрыт, разложен на толстых, плавно изогнутых щупах. Он ничего не боялся. Никого не страшился. Это не он, не он теперь подвывал, принимая по два щупа в задницу и в рот, изнывая от страшных, наверняка болезненных ощущений.
А потом, когда чувство вины, сдавливающее Барби кишки, стало почти невыносимым, незнакомец вдруг застонал.
Это был тихий стон, совсем не похожий на прежние. Парень задышал быстрее – его грудь вздымалась, а живот вспухал, когда в нем шевелились медлительные, лениво передвигающиеся щупы. Он дернул пятками, слегка взбрыкнув ногами, и внезапно прогнулся в спине.
Раскинул руки…
Запрокинул голову, позволяя щупам вдвигаться в глотку, проникая, наверное, до середины пищевода.
Не так уж много порно, в котором были только мужчины, Барби успел посмотреть. Да, ему было интересно… но и стыдно тоже. И стыд всегда побеждал интерес.
Но сейчас он видел то, что нельзя было принять ни за что другое – как бедра незнакомца мелко подрагивают; как сжимаются его колени, обхватывая толстый изогнутый щуп; как он слегка подается вперед, прижимаясь членом к гладкой поверхности стеблей, и елозит им наугад, иногда задевая выпуклости-шероховатости – в тех местах, где от щупа отпочковываются крошечные усики-бутоны. В такие моменты парень вскрикивал, словно его било током, и принимался стонать громче, дергая задом, сводя лопатки и внезапно раздвигая ноги шире, еще шире, бесстыдно отдаваясь трахающим его стеблям.
Барби видел…
Барби не мог понять.
Барби не хотел понимать: как, как можно содрогаться от удовольствия, когда с тобой делают такое!
Барби и сам не знал, в какой момент его член запульсировал и брызнул белесой струей, тугой, давно уже сдерживаемой, обляпавшей крупные бугры под его ногами.
Барби не знал.
Когда тугие петли разжались, а щупы медленно покинули растраханный зад и раскрытый рот незнакомца, тот повис в объятиях Травня, как неживой. Барби с ужасом скользнул взглядом по его обмякшим ногам, по безвольно повисшим рукам, по опавшей и почти не движущейся вверх-вниз груди.
Когда щупы выскользнули из его зада, широко раскрытая, растертая до темно-розового цвета дыра не закрылась полностью, выпустив из себя тонкую струйку прозрачного секрета.
«У него много выделений», - вспомнил Барби.
«Одно – для обработки и поддержания наших тел в чистоте. Второе – для дезинфекции и обезболивания. Третье…»
Барби дернул кадыком, одной рукой с трудом натягивая на себя трусы. Будто это что-то меняло. Будто это искупало его грех – тот грех, который он выдрочил крепкой ладонью прямо в глотку Травню, спустив трусы и накончав на бугорки под собой тугой полупрозрачной струей.
«… третье – для разного.»
Помедлив, незнакомец поднял руку к лицу. Одно щупальце уже выскользнуло из его рта, а второе подрагивало, извиваясь, и скрывалось кончиком где-то в его глотке. Незнакомец не сразу его отпустил. Напротив – медленно сжал губы, а потом несколько раз отчетливо двинул кадыком, совершая глотательные движения, словно выдаивая что-то из щупа.
Барби скривился.
- Эй…
Сиплый, но знакомый голос.
Парень уже выпустил изо рта медлительный, слабо извивающийся стебель, отстранил его кончиками пальцев и повернул голову. Похоже, он знал, что за ним наблюдают.
Барби опустил руку, словно пытаясь прикрыться, скрыть свои трусы от чужих глаз. Словно это отменило бы тот факт, что он только что дрочил на изнасилование.
Парень какое-то время смотрел на него с полным равнодушием, а потом дрогнул уголками губ. Слегка приподнял их, обозначая улыбку. Удивительно, но в этом не было какой-то вымученности или неестественности. Парень не выдавливал из себя улыбку – просто улыбался, слабо и беззлобно, белыми как мел губами. Из уголка его рта стекала белая струйка, капая на плечо – туда же, куда раньше падали капли прозрачного скользкого секрета. Заметив это, незнакомец утер рот большим пальцем, а потом его облизал.
- Много разных выделений, - с легкой хрипотцой сказал он. – Первое – чтобы прибираться, второе – чтобы лечить, третье – чтобы трахать. Четвертое…
Он на ощупь собрал с плеча белесые капли и с аппетитом их слизал.
Барби передернуло.
- Привыкай к этой штуке, - сказал незнакомец. Сделал он это не очень внятно, посасывая подушечку большого пальца. – С еблей это не связано, просто кормежка…
* * *
Три секунды.
Четыре.
Пять.
Барби молчал так долго, словно выжигал чужие слова у себя в мозгу, буква за буквой. Потом поднял взгляд, уставившись перед собой. Ухватился за пружинистые щупы, вновь приподнявшие его над полом – вровень с телом незнакомца. Течь из задницы у того уже перестало, края очка сошлись, и только одинокий щуп елозил туда-сюда по бедрам, собирая излишки произведенной жидкости. Потом перешел на живот, удаляя выплеснувшуюся сперму – незнакомец кончил; за своими остросексуальными переживаниями Барби не заметил, когда.
- Немного напоминает смузи, в который вбили пару куриных яиц и какие-то безвкусные овощи, - сказал незнакомец, прекратив облизывать ладонь. - Есть можно.
Там, где щуп проходил по его телу, оставалась чистая и немного влажная кожа, обработанная чем-то, что он вчера условно назвал антисептиком. Влажные следы быстро исчезали, тело обсыхало, и с каждой секундой, с каждым мгновением парень все больше напоминал вчерашнего себя.
Того, с кем Барби познакомился.
- Это – единственная кормежка, которую Травень может нам обеспечить, - сказал незнакомец, внимательно всматриваясь в его лицо. Видимо, искал во взгляде отрицание и ужас. И правильно делал: и того, и другого на лице Барби было в избытке.
- Он старается, честно, - сказал незнакомец, ладонью отпихивая один из щупов. Тот лез к нему в ухо, но без конкретной цели – так, просто соскучившись. – Ловит птиц, собирает растения… наверное, даже дружков твоих переработал. Белок – он и есть белок.
Барби молчал. И ужаса с отрицанием на его лице меньше не становилось.
- В общем, пытается создать более-менее полноценный рацион, - резюмировал парень. Губы его горели, словно он очень долго целовался, развратно, с наслаждением, позволяя закусывать и посасывать свои губы. – Перерабатывает все, а потом сцеживает мне в рот, как младенцу из бутылочки…
В конце очистительной процедуры он прошелся пальцами по волосам – взбил слегка, позволяя упругим черным кудрям рассыпаться по лбу и прикрыть уши, - а потом глянул на Барби, улыбнувшись широко и заразительно.
- Он кормит меня, как может, - сказал он. - Подлечивает меня, как может… Даже развлекает, как может. Я тут с ума схожу, когда один…
Барби медленно поднял на него взгляд.
Словно не сразу понял. Такое невозможно было «сразу понять».
- Он тебя… - медленно пробормотал он. – Он тебя... развлекает?
Незнакомец застыл.
Опустил руку, сжав ладонью один из щупов, и впился в Барби застывшим мертвецким взглядом.
- Это для этого, - просипел Барби, давясь воздухом, - это для этого он меня держит? Потому не отпускает? Потому что я, я должен тебя развлекать?
Незнакомец молчал.
Улыбка пропала с его лица, линии скул заострились, а черные ровные брови сошлись у переносицы. Солнце стояло высоко над ущельем, на дне которого притаился Травень. Насыщенно-белые лучи падали вниз, расцветив кожу незнакомца пятнами: золотисто-алыми – там, где на его тело попадал свет, угольно-черными – там, где была тень.
- Я для тебя развлечение? – закричал Барби. – Я – развлечение?! Да лучше бы я правда умер, чем болтался тут! Лучше бы я!..
Все тело Травня, все его многочисленные щупы разом всколыхнулись – и Барби понял, что проваливается в объятия страшной, тесной, обволакивающей трясины, в мешок из переплетающихся змеиных тел, гибких и страстных, обвивающих его тугими кольцами.
Барби задергался, раскинул руки и захрипел, пытаясь сделать вдох.
- Не надо! – выкрикнули над его головой. – Не надо, пожалуйста! Я не смогу без него!
Объятия Травня стали невыносимыми – Барби ощутил, как сминается его грудная клетка, как потрескивают ребра, готовые вот-вот проломиться вовнутрь. Сложиться, как башня из костяшек домино.
- … я умру без него! Не смей!
В голосе незнакомца не было страха.
Это был злой, властный, сорванный от стонов голос. Барби подумал: может, незнакомцу стоило так покричать на Травня утром? Может, тогда его не насиловали бы четырьмя щупами за раз?..
Движения Травня замедлились.
Какое-то время Барби ощущал себя куском свинины, попавшим в мясорубку, а потом щупы вдруг обмякли, отпуская его и слегка покачивая, словно в гамаке из тонких лиан.
Над головой распахнулось небо – яркое, бесконечно голубое, с двух сторон подчеркнутое серыми линиями ущелья.
- Если ты хочешь жить, - сказал незнакомец, расслабленно раскинувшись на щупах, – если ты хочешь жить, то не будешь кричать. Не будешь пытаться резать щупы, рвать их или как-то по-другому причинять им боль. Будешь есть, что дают, и делать то, что я тебе советую.
Барби молчал, дыша полной грудью. Воздух был упоительно свеж, и почему-то пах мокрой землей и истоптанной зеленью.
- Если бы от меня зависело, быть тебе свободным или находиться в плену, - сказал незнакомец, - я бы тебя отпустил. Но Травень готов отпустить тебя только на тот свет. Так что не беси его…
Барби поднял голову. Посмотрел на него молча, стиснув зубы, словно готовясь ответить что-то резкое…
Заглянул в красивое смуглое лицо.
В черные, мертвецки-неподвижные глаза.
И сглотнул, побоявшись сказать хоть слово. Потому что понял: сейчас, сию секунду, Травень готов «отпустить» Барби – раздавить его в лепешку, как дети давят найденных в черте города божьих коровок. И его отделяет от смерти только громкое, чрезвычайно уверенное «нет!»
А еще: «Я умру без него».
- Прости. Он неплохой, он просто… - незнакомец помедлил, подбирая подходящее слово, - … не любит крики. Сразу нервничать начинает…
Барби молчал.
Поджал под себя колени, укладываясь на покачивающемся гамаке из щупов. Краем сознания почувствовал, как вокруг его рук и лодыжек обвиваются новые отростки.
- Травень не любит новичков. Но терпит их, потому что... – незнакомец помедлил. Поморщился, поджав тонкие бесцветные губы, отразив лицом животную злость и напряжение, словно в его голове протекала мучительная борьба. Поднес руку к волосам, нерешительно тронув себя в области затылка, а потом медленно выдохнул, расслабляясь и обмякая в объятиях щупов, - ... потому что так надо.
- Тебе больно? – резко, с внезапной тревогой в голосе спросил Барби. Даже голову оторвал от «гамака». Если этот парень умрет… Что ждет тогда его самого? - Ты ранен?
- Нет, - тихо, как-то очень задумчиво ответил незнакомец. Лицо его было безмятежным – ни складочки, ни тени, ни намека на ту гримасу, с которой он ощупывал затылок пару секунд назад. - Просто голова болит...
ГЛАВА 3
Они не разговаривали почти тринадцать часов. Солнце упало за горизонт, сгустилась синяя чернильная темнота, и Барби почувствовал первые признаки обезвоживания: веки пересохли и зудились, кожа на губах и лице стягивалась, а сердце отбивало частую дробь, словно он и сейчас был возбужден, взбудоражен чем-то.
Мочи становилось все меньше, и Травню все реже приходилось заниматься уборкой.
Глядя на то, как незнакомец обхватывает губами гладкие, скользящие в его руках щупы, как торопливо глотает, дергая кадыком, Барби подумал: возможно, он сейчас выпивает то, что осталось от Уилберга и Рида.
В животе свело судорогой.
Вот уж нет, - подумал Барби.
Вот уж нет.
Даже если ему предстоит сдохнуть от голода и обезвоживания, лучше умереть, чем питаться тем, что предлагал ему Травень.
В воздухе пахло мёдом и острыми, перчено-горькими, маленькими как снежинки листочками врочицы. Барби знал этот запах: он часто возился с гидропонкой своего соседа, обтирая листву, следя за поливом и помогая ему со сбором трав. Врочицу Бо продавал в ближайший ресторан экзотической кухни. А лихоцветы дарил своему добровольному помощнику – собирал в огромные, дурманно пахнущие букеты, и расставлял их в квартире Барби по столам и на полу.
- Эй…
Голос сел. Язык с трудом ворочался во рту, и Барби впервые подумал: неужели он сможет заморить себя жаждой? Или вся его гордость, вся брезгливость, воспитанная гладким как сталь, устремляющимся в небо Стром-Сити, того не стоят? Может, пора перестать отталкивать от лица осторожный, тычущийся в губы стебель, и напиться маслянисто-белой жижи? Ну и что, что она сделана из воды, переработанных растений и мертвых тел…
Звезды, щедро рассыпанные по атласной поверхности над головой, освещали разверзнутую пасть Травня. Сегодня видимость была получше, и Барби заметил, как незнакомец шевельнул головой. А потом спросил:
- Чего тебе?
Мне страшно, - хотел сказать Барби.
Я не хочу умирать.
Я не хочу умирать… вот так.
Вместо этого он сказал:
- Как тебя зовут?
Если ему придется умереть, то он хотя бы будет знать, кто услышит его последние хрипы.
А может, первым умрет незнакомец. Как знать.
Звездный свет облил смуглые неширокие плечи, высветив гладкую линию ключиц. Упал на волосы, посеребрив концы иссиня-черных прядей. Какое-то время незнакомец молчал, а потом сказал:
- Зови меня Цыганом.
Значит, восточные крови, которые в нем заподозрил Барби – совсем не восточные…
- Ты правда цыган?
Звезды на небе.
Звезды на чужих плечах…
- Нет.
Звезды дрожат; а может, это Барби дрожит, мучимый лихорадкой и невыносимой жаждой.
Звезды отрываются от неба и падают, падают до тех пор, пока мир не становится тихим и черным.
* * *
Добравшись до воды, Барби хлебал ее пригоршнями, набирал руками, припадал губами к холодному камню и слизывал остатки из углублений в скале, не обращая внимания на песок и мелкую каменную пыль.
Перед рассветом прошел дождь, и Травень повел себя с истинной щедростью лесного божка: выполз из своей «ракушки» - или что там служило ему пастью? - и вытащил своих питомцев наружу. Подставил их тела лучам солнца – яркого и умытого дождем, прорвавшего сатиновое полотно туч.
Цыган прогулке не удивился – судя по темному загару, его вытаскивали под небо не раз и не два. Он оседлал один из щупов, обхватив его ногами, и заелозил руками по выступам и впадинам на скале. Напился, а потом сунул руку почти до плеча в небольшую расселину, достал оттуда что-то маленькое, слабо блеснувшее на солнце.
Нахлебавшись воды и успокоившись, Барби вымочил в ней ладони и провел по волосам. Потом начал мыться, потихоньку оттирая пот и грязь, а вместе с ними – липкую жижу, до сих пор покрывавшую его тело то тут, то там. Царапины на ногах стянулись и выглядели приемлемо: по крайней мере, они не нагноились и не грозили заражением крови. Ухо побаливало, но тоже не нарывало, и Барби, кое-как обмыв его водой, оставил рану в покое.
Потом огляделся.
Ущелье, укрывшее Травня от людских глаз, было неглубоким и узким – оно напомнило Барби трещину, разрубившую Иглоу пополам. Гибкие щупы поднимались до края ущелья, позволяя выглянуть наружу и подержаться руками за прохладный, остуженный дождем каменистый склон. С такой высоты разверзнутая глотка Травня больше всего напоминала ракушку – двустворчатую мидию, которая встала на ребро и раскрылась, подставив солнцу свое мягкое, уязвимое нутро.
Не похоже было, чтобы у Травня имелись лапы. Весь он напоминал одну сплошную пасть – массивный, заскорузлый, обросший косматыми лиственными зарослями и мхом. Все его бугорки Барби мысленно сравнил с сосочками в человеческом рту.
Видимо, какой рот, такие и сосочки.
Осмотрев Травня с высоты, Барби развернулся, кое-как устраиваясь в объятиях его щупов. Нашел взглядом Цыгана, приоткрыл рот и удивленно вскинул брови.
- Ты что… - торопливо спросил он. - Это что, настоящий?..
В руках у Цыгана виднелось нечто, напоминающее обломок перочинного ножа. Положив палец на ребро лезвия, Цыган невозмутимо выскабливал им шею и щеки. Второй рукой он изредка проводил по кончику ближайшего щупа, сдавливал его пальцами, выдаивая в ладонь немного скользкого секрета, а затем размазывал его по щекам. И снова скреб. Спокойно, систематично, оставив волосы над верхней губой, крохотный островок щетины под нижней, да короткую поросль, ровной линией обрамившую подбородок. Закончив с бритьем, Цыган убрал обломок ножа в расщелину между камней, стер с лица прозрачную жижу, а потом умылся остатками дождевой воды.
- Это что, - наконец-то выдавил из себя Барби, - нож?
Цыган усмехнулся. Щеголевато выбритый, с гладкими щеками и бархатисто-карими темными глазами, теперь он соответствовал своему прозвищу на все сто.
- Нож, - подтвердил он. – У меня тут… всякое.
Он сунул ладонь в расщелину, а затем потянул на себя, крепко сжав кулак. В его маленьком скарбе виднелись нож, небольшая металлическая капсула на черном шнурке, моток рыболовной лески… Что-то еще. Барби не рассмотрел.
- Травень позволяет тебе это хранить? – спросил он удивленно. – Не боится, что ты себя этим ножом порежешь? Или его…
Легкая смерть, - подумал Барби, - лучше, чем такое существование.
Разве не хотелось Цыгану перерезать себе горло от уха до уха? Или покромсать в ошметки несколько щупов, освободиться и сбежать? Разве он…
- Парень, который порезал Травня ножом, был скатан в колбасу из перемолотых костей и мяса толщиной с мою руку, - спокойно сказал Цыган, пряча свой скарб обратно в расщелину. Покрутил металлическую капсулу на шнурке, а потом сжал ее, словно не желая расставаться, – … а когда я порезал себе руки, он залепил меня той лечебной дрянью, и потом два месяца не отдавал нож.
Барби представил его с распоротой глоткой.
От уха до уха, с разваленным пополам кадыком, чтобы никакая лечебная дрянь не помогла.
Даже в этой фантазии Цыган был красивым – с обмякшими руками и запрокинутой головой, с бьющей из горла кровью, заливающей грудь и стекающей в пах.
- Ты просто не видел меня с бородой, Барби, - проворчал Цыган, разжав ладонь и убрав металлическую капсулу в каменный схрон. – Поверь, это были два худших месяца в моей жизни.
Щупы зашевелились. Барби почувствовал это, словно упругие матово-зеленые стебли уже стали частью его организма. Дрогнул и ухватился за ближайший щуп, не позволяя перевернуть себя вниз головой, а второй ладонью заскользил по камням.
- Что он?..
- Прогулка закончена, - невозмутимо пояснил Цыган. Бедра его были обернуты несколькими тонкими щупами, а еще один пульсировал в его руке и тянулся к губам. Цыган уступил ему – приоткрыл рот, впуская мягкий нетерпеливый отросток, и невнятно промычал. Может, пытался договорить что-то, адресованное Барби.
А может и нет.
Когда происходящее стало совсем уж интимным, и Барби собрался отвести взгляд, глаза Цыгана широко распахнулись. Он промычал громче, настойчивее, а потом обхватил ладонями щуп и с силой потянул его из себя, закашлявшись, выпуская изо рта натекший секрет.
- Смотри! – выплюнул Цыган, утираясь ладонью, а затем торопливо ткнул пальцем в сторону Барби. Щупы на его теле сократились, недовольные тем, что Цыган прекратил их ласкать.
Барби оглянулся в последнюю секунду, когда Травень уже затягивал их внутрь створок. Там, между краем его пасти и скалой, намертво застрял серо-зеленый рюкзак с белой нашивкой.
- Это… - Барби дернулся и выбросил руки вперед, изо всех сил потянулся, но щупы утаскивали его все ниже и ниже, погружая в темное, теплое чрево Травня. – Это мой! Это мой рюкзак!
Цыган промычал, сдавленный с головы до ног, любовно обвитый Травнем, словно бутон в жарких объятиях листвы, - а потом приоткрыл рот, впуская один из щупов.
- Это мой рюкзак… - прошептал Барби.
Для мародеров из пригорода в его вещах было мало интересного. Они наверняка забрали только одежду и тугие пласты сухпайка, а остальное вышвырнули, не сочтя нужным. В рюкзаке были инструменты, мотки тонких кабелей, наладонник…
И чехол с запасным нейроконтактором.
Барби не был уверен, что сможет установить его без посторонней помощи. Даже не знал, смогут ли тросы нейроконтактора соединиться с поврежденными гнездами в его черепе.
Но его рюкзак – его серо-зеленый старенький рюкзак с белой нашивкой, - был единственным, что могло обеспечить его связью.
За спиной постанывал Цыган – тихо, протяжно, без боли в голосе, - но Барби не оборачивался. Не хотел видеть, что делают с ним жадные, истекающие смазкой щупы. Вместо этого Барби запрокинул голову и молча пялился вверх – туда, где между краем чудовищной пасти и скалой был зажат их единственный шанс на спасение.
* * *
- Ты соврал, - сказал Цыган, когда все закончилось.
Он лежал почти горизонтально, с широко раздвинутыми ногами, с разбросанными в стороны руками, смуглый и весь какой-то сверхъестественно длинный. Безвольный, словно выпотрошенная рыбина, распластанная на столе.
По его бедрам стекал прозрачный секрет, скапливался в районе икры и отрывался, крупными каплями падая куда-то вниз.
Барби слышал приземление каждой капли. Как до этого слышал движения щупов – каждый хлюпающий, влажный, глубокий толчок, из-за которого стоны усиливались, а потом срывались на самой высокой ноте. Барби слышал каждый вздох – сдержанный и не очень, - с которым Цыган отдавался стеблям. Слышал скрип его кожи, сдавленной щупами; скрип его зубов, сжатых так сильно, что стиралась эмаль; скрип ногтей о кожу, когда Цыган сжимал кулаки и дрожал, резко выпрямляя руки, словно пытаясь вывернуть локти в обратную сторону.
У Барби всегда был хороший слух. Даже с поврежденным ухом он слышал больше, чем ему бы хотелось.
- Ты соврал… - медленно повторил Цыган. – Ты из этой ученой шайки. Я видел эмблему на рюкзаке.
Белая нашивка – несколько кругов, обрамленных игольчатым узором в виде солнечных лучей. Знак человека, прикрепленного к одному из правительственных проектов.
- Я не ученый, - тихо возразил Барби. – Просто техник…
- Это «Зеленый»? – торопливо спросил Цыган. Даже привстал на локтях, перестав быть похожим на выпотрошенного карася. – Ты тут из-за «Зеленого», верно?
«Зеленый» был одним из самых крупных проектов, развернутых в районе Иглоу. По всей земле их было немало – десятки, сотни научных разработок по терраформации и климат-контролю. Проект «Медуза». Проект «Гейгер». Проект «Солнышко»… Многие другие проекты, удачные и нет.
Одни из них латали Землю, очищая ее, делая хоть сколько-то пригодной для обитания людей. Другие перемешивали воздушные массы и натягивали заново озоновый слой. Третьи были сугубо военизированными проектами. Четвертые…
- Нет, - сказал Барби. – Я когда-то был на «Зеленом». Но теперь нет.
Технический персонал часто перебрасывали туда-сюда по мере необходимости. Спецы по сверхчастотному излучению переходили с проекта «Солнышко» на проект «Трубный глас». Инженеры-нанотехнологи перебегали с «Ложнопамяти» на «Записную книжку», а потом возвращались обратно, не получив обещанных льгот. Ну а программисты-корректировщики одинаково были нужны везде. Они, как тараканы, переползали с проекта на проект, и их миграцией мало кто интересовался.
- И где ты сейчас? – спросил Цыган, усевшись вертикально и свесив ноги с толстого неповоротливого щупа. – На каком проекте?
- На обслуживании «Воронки», - неохотно ответил Барби. Он чувствовал, что разговор неприятен Цыгану. Были у того какие-то претензии к правительственным программам…
Хотя, может, у него была всего одна претензия. Огромная, семь месяцев удерживающая его в плену.
В одном Цыган был прав: если бы не глупое решение свести вместе проекты «Тик-Так» и «Зеленый», Травень и еще с полдюжины биологических аномалий просто не появились бы.
- «Воронка» - это та хрень, которая?.. – Цыган поднял руки, растопырил пальцы и слегка подвигал ими в воздухе. Видимо, изображал термосферу Земли и кружащие в ней спутники.
- Ага, - сказал Барби.
И в который уже раз задумался: кто такой этот Цыган? Откуда он? На городского не похож, но для парней из пригорода – слишком умный, и слишком многое знает о правительственных проектах.
- Но «Воронка» же там, - с сомнением сказал Цыган, ткнув пальцем вверх. – Что ты тогда делаешь на земле?
- «Воронка» там, - задумчиво сказал Барби, - а вышки, через которые на спутники подается сигнал – здесь.
Проект «Воронка». Здоровенный кусок его жизни... Целая сеть спутников, отвечающих за перемешивание воздуха в верхних слоях атмосферы, чтобы над Землей не образовывались климатические застои. С момента её создания «Воронка» не раз получала новые цели – то работала гигантским блендером, то сторожевой собачкой, а то и вовсе оружием…
- И зачем тебя притащили в Иглоу? – спросил Цыган. – «Воронка» сломалась?
Спускаясь из термосферы в стратосферу, спутники могли охлаждать те зоны, в которых летние температуры зашкаливали за две сотни градусов по Фаренгейту.
Опускаясь еще ниже, каждый сегмент «Воронки» образовывал стоячий замораживающий антициклон, который легко можно было использовать в качестве охранной системы. Спутники активировались, когда в охраняемую зону попадал нарушитель, спускались с небес и охлаждали землю точечно. И точность была тем выше, чем конкретнее были команды, и чем лучше работали передатчики. При наличии точных координат «Воронка» могла превратить в ледяную статую одного человека, и не затронуть другого в метре от него.
- Программа барахлит, - сказал Барби. – Мы с…
Он уронил взгляд. Похоже, от Уилберга и Рида не осталось даже костей. Ничего, что он смог бы похоронить.
- Мы с парнями… - Барби медленно перевел дыхание, – … должны были проверить спутники над Иглоу, Варбургом и Ясной. Если один из них переключится в режим охраны, а мы его не перепрограммируем…
То все, кто живут в пригороде, скоро станут кусками льда. Не отлаженный спутник, «прицепленный» к барахлящей вышке, примется стеречь местность и злобиться на всех подряд, промораживая землю вместе с «нарушителями».
- Херово, - сказал Цыган.
Глаза его были темными, но бархатно-сладкая теплая нотка из них пропала. Словно он злился – просто Барби не знал, на что.
- Обалденно, - сказал Цыган, немного помолчав. – Я зависаю в этой дыре с одним из правительственных ублюдков. Не думал, что доживу до такого.
Барби дрогнул. Обиженно вскинул голову, уставившись на Цыгана.
- Тебя что-то не устраивает? – громко спросил он.
Цыган засмеялся, медленно похлопав ладонью по ластящемуся, изгибающемуся перед ним щупу.
- Вот это, - сказал он. – Меня не устраивает вот это. Сколько биологических аномалий наплодили вместе «Тик-Так» и «Зеленый», не подскажешь? Пять? Шесть?
Глупый эксперимент.
Барби и сам понимал: глупый и нелепый, черт знает кем санкционированный. «Тик-Так» отвечал за экстренную эволюцию, «Зеленый» - за создание новых, необходимых человечеству видов флоры. Объединить «Зеленого» с «Тик-Таком» - все равно что бросить в машину времени пригоршню водорослей и смотреть, во что она эволюционирует спустя пару-тройку тысячелетий.
Барби медленно провел ладонью по щупу, сдавившему его грудь. Если простые растения способны когда-нибудь развиться в такое… то, может, планета права, пытаясь покончить с собой?
- Хочешь другой пример? – усмехнулся Цыган. И проговорил, выделяя интонацией каждое слово: - Правительственный проект «Увертюра».
Чудовищная ошибка ученых.
Скандал, отголоски которого до сих пор гуляли от Варбурга до Стром-Сити.
- Вы разрабатывали ультразвуковой инсектицид, чтобы глушить расплодившуюся саранчу, - задумчиво сказал Цыган. – А вместо саранчи оглушили четырнадцать процентов населения планеты.
Нет, не из пригорода он был.
Умный городской парень, въедливый, читающий, знающий цифры и особенности проектов.
Отлично помнящий, когда ученые облажались, и готовый ткнуть этим Барби в нос.
- Если бы не эти программы, планеты бы уже не было, - тихо сказал Барби, отпихнув от себя настойчивый щуп. Тот мотнулся, брызнув из верхушки белой жижей для кормления, переполненный ею настолько, что едва не лопался, - … высохла без воды, растрескалась без лесов, была разорвана на куски торнадо.
Цыган наклонился, глядя на него темными, неподвижными глазами.
- Ты этого хотел бы, да? – выплюнул Барби. – Чтобы на нашей совести были миллиарды дохлых животных и мертвых людей? Ты бы этого хотел?
- Если бы не ваши программы, - пробормотал Цыган, - с планетой, возможно, ничего и не случилось бы.
* * *
Больше они не разговаривали.
Цыган играл пальцами с одним из щупов – делал «коготки», слегка сгибая пальцы и дергая ими, из-за чего щуп вздрагивал и скручивался тугими кольцами, как земляной червь. В какой-то момент Цыган засмеялся, но когда Барби взглянул на него – отвел глаза и сжал губы в твердую линию, перечеркнувшую его лицо.
Словно Барби собственноручно оглушил четырнадцать процентов землян, а потом держал свечку «Тик-Таку» и «Зеленому»…
-
-
15.12.2017 в 23:30-
-
15.12.2017 в 23:32-
-
15.12.2017 в 23:34-
-
15.12.2017 в 23:36-
-
15.12.2017 в 23:36-
-
16.12.2017 в 00:59-
-
16.12.2017 в 15:54-
-
16.12.2017 в 16:24-
-
16.12.2017 в 18:14читать дальше
-
-
17.12.2017 в 02:35И...
Мне иногда хочется играть с вашими стихами в пинг-понг) Подхватывать ваше название и писать по нему что-то, чтобы вы подхватили в ответ и написали что-то для меня.
Ужасно красиво
Спасибо.
-
-
17.12.2017 в 02:35Mishel_7
~ТАТИ~
Спасибо за отзывы!) Рад, что текст был не зря.
-
-
18.12.2017 в 07:32Спасибо
-
-
18.12.2017 в 11:56Вчера с непонятного перепугу взял и написал с тем же прототипом маленький русреал СО СЧАСТЛИВЫМ КОНЦОМ, Я, Я, НАПИСАЛ ЧТО-ТО СО СЧАСТЛИВЫМ КОНЦОМ. Ну потому что нельзя спокойно смотреть сериал с Балльфуром и не писать о нем.-
-
18.12.2017 в 13:10